Сокровищнице Ближнего Востока грозит разграбление. Кому под силу ее спасти? Старый рыбак сидит на обрывке ковра под навесом из сухих пальмовых листьев на берегу моря.
Лицо старика испещрено морщинами, а глаза за долгие годы созерцания
раскаленной добела аравийской пустыни превратились в две узкие щелки. С
моря дует обжигающий шамаль, заставляя сгибаться в поклонах финиковые
пальмы. «Я чувствую жар западного ветра», – скрипучим голосом говорит
старик.
За его спиной тускло светится, словно раскаленная жаровня, оманская деревня Филм, ютящаяся среди гор полуострова Мусандам. Тяжело дышать – кажется, что ноздри вот-вот охватит пламя. Йеменец Сами Альхадж, мой партнер по дайвингу, улыбается: «Под водой, среди кораллов, нам достается немножко рая. А над водой, где дует ветер, – немножко ада».
Вскоре мы сбегаем из ада и снова спускаемся в рай. Наш переход из одного мира в другой отмечен изменением не только температуры, но и цвета. Если на суше преобладает гамма, заставляющая вспомнить рынок пряностей – перец, корица, горчица, мускатный орех, – то подводный мир представлен роскошными красками султанского дворца. Длинные плети кораллов цвета сапфира, колыхаясь, сплетаются с гранатовыми лучами морских лилий. Из расселин на нас злобно смотрят пестрые мурены, разевая желтые рты, а мимо стремительными оранжевыми вспышками проносятся рыбы-бабочки.
Если бы Шахерезаде было известно, какие богатства скрывают эти моря, у нее набралось бы историй еще на тысячу и одну ночь. Она рассказала бы о рифах Дофара на юге Омана: зимой там цветут коралловые сады, а летом вырастают леса водорослей. Причина такого чередования, единственного в своем роде, – ветер хариф. Этот юго-западный муссон вызывает апвеллинг – прилив к побережью глубинных вод, холодных и богатых питательными веществами. Водоросли, тихо ждавшие своего часа, при похолодании начинают стремительно расти, оплетая рифы зелеными, красными и золотистыми ветвями.
Еще Шахерезада могла бы поведать о племени илистых прыгунов, владения которых простираются вдоль берегов Кувейтского залива. Название этих рыбок на фарси – «лентяи». Похоже, они и впрямь слишком ленивы, чтобы покидать обжитые места с наступлением отлива. Вместо этого каждая пучеглазая рыба строит себе небольшой плавательный бассейн, огороженный стенкой из ила. Сияя скользкими боками, прыгун шлепает по жиже своего личного прудика, расхаживает вразвалочку вдоль стенок на широких грудных плавниках, а потом вдруг весело, подобно дельфину, взмывает в воздух.
А разве не рассказала бы Шахерезада о крабах-призраках с острова Масира? Каждую ночь они строят из песка великолепные миниатюрные копии Фудзиямы – чтобы днем ветер безжалостно разрушил их... Словом, материала для сказок хватило бы с избытком.
«Я – море. В моих глубинах найдутся любые сокровища. Расспросите о них ловцов жемчуга!» – писал египетский поэт Мухаммед Хафиз Ибрагим столетие назад. Сорок, пятьдесят, сотню раз за день эти герои прошлого опускались на дно, на глубину до двух десятков метров, без масок и очков, облаченные зачастую лишь в тонкую полотняную одежду, защищающую от медуз. Что до остальных опасностей, оставалось только положиться на удачу. Ловцы погибали от уколов скатов и ядовитых колючек рыб-камней, от укусов акул. Рыбы-клоуны грозили лишить их зрения, многие слепли и от постоянного контакта глаз с соленой морской водой. Барабанные перепонки могли лопнуть, не выдерживая давления. А нырять этих людей заставляли долги – долги, унаследованные от отцов и дедов.
Еще столетие назад жемчуг был самым ценным ресурсом Персидского залива. Добычей его в те годы занималось 70 тысяч человек. Ловцам доставались лишь крохи от богатств, которые они поднимали со дна. Раковины сваливали в общую кучу и на следующий день, когда моллюски были мертвы, раковины вскрывали другие люди – добывая драгоценную жемчужину, ловец никогда не узнавал о своей удаче.
Но вместе с тем ловля жемчуга была предметом национальной гордости, частью морской традиции, таким же символом арабского мира, как пустыня и финики. В водах Персидского залива Восток встречался с Западом, богатства Африки и Индии плыли в европейские империи. Вплоть до 1930-х годов большие кувейтские парусники доу с длинными названиями вроде «Торжество справедливости и Свет земли и моря», подставив паруса северо-восточному ветру, отправлялись на Занзибар и в индийский Мангалор. Через несколько месяцев с юго-запада начинал веять хариф – и пригонял корабли домой. Роза ветров была двигателем арабской коммерции. Ветер принадлежал Аллаху и доставался всем бесплатно.
Затем появилась нефть, и морская традиция, насчитывавшая не одну тысячу лет, канула в Лету. Нефть была джинном, дарующим модернизацию и изобилие. Аравия преобразилась и совершила стремительный скачок – от верблюдов к «кадиллакам», от землянок к гипермаркетам.
Сегодня человек проникает в самые глубины морей, окружающих Аравийский полуостров, и извлекает из них больше сокровищ, чем море может восполнить. Хищнический промысел рыбы, загрязнение, выемка грунта со дна и преобразование береговой линии калечат морские экосистемы, приводят к порче воды и катастрофическому размножению водорослей. В 2010 году международная команда ученых опубликовала доклад, в котором назвала Персидский залив «морем в состоянии упадка», истерзанным воздействием множества пагубных факторов.
Самая яркая иллюстрация этого упадка – груды мертвых акул, которых каждый вечер привозят грузовиками на рыбный рынок «Дейра» в Дубай из Омана и Объединенных Арабских Эмиратов.
Рима Джабадо, докторант Университета ОАЭ, выглядит весьма колоритно в желтых резиновых сапогах и розовой кофте. Рима обходит рынок, подсчитывая и измеряя акул, среди которых тупорылые и широкоротые, рыбы-молоты, мако, морские лисицы – уроженцы аравийских морей. Великолепных животных, о встрече с которыми под водой мечтают дайверы, вытаскивают из грузовиков крюками и вываливают на асфальт – ряды грязных окровавленных туш. Ведущий торгов ходит вдоль этих рядов в сопровождении покупателей, подсчитывающих размеры прибыли на своих смартфонах. За ними следует человек, который на ходу умело отрезает плавники и выкладывает их на полиэтиленовую пленку – чтобы продать отдельно.
Подъезжает пикап, и водитель выгружает дюжину мешков с сушеными плавниками. Из одного мешка он достает пригоршню маленьких серых треугольников, твердых как фанера. Только в его грузе, должно быть, несколько тысяч плавников.
«Когда я впервые сюда попала, я подумала: “Вот это да! Как много акул!” – рассказывает Джабадо. – Но когда видишь это каждый день, задаешься другими вопросами: “Как такое возможно? Сколько это может продолжаться?”»
Из мечети доносится призыв муэдзина к вечерней молитве. По рынку бродят толпы домохозяек, передавая свои покупки мальчикам-пакистанцам, чтобы те отвозили тяжелые пакеты на тележках к рядам припаркованных внедорожников.
Когда-то эту часть Аравии называли Пиратским берегом. Торговые суда были вынуждены держать на борту отряды лучников на случай нападения грабителей. Но как справиться с разграблением самого моря? Джабадо объезжает побережье ОАЭ от Абу-Даби до Рас-эль-Хаймы, подсчитывая акул и опрашивая рыбаков. Везде одна и та же картина: уловы падают, а ловля ведется все более и более интенсивно.
Джабадо часто задает рыбакам вопрос: «Нужно ли охранять акул?» Одни отвечают: «А зачем? Акулы – дар Аллаха, он и увеличит их численность». Другие говорят, что акул охранять следует, но только в масштабах всего региона: ведь если арабы ограничат промысел у своих берегов, это не значит, что так же поступят иранцы. Почему одни должны упускать выгоду, которую по-прежнему будут получать другие?
Выход к водам залива имеют восемь государств. «Во всех этих странах одни и те же культура и традиции, почти во всех говорят на одном языке, сталкиваются с одними и теми же проблемами, – говорит Джабадо. – Почему же они не сотрудничают?»
Джабадо заботят не только вопросы организации рыбной ловли. Последствия экологической катастрофы в таком относительно неглубоком и закрытом водоеме, как Персидский залив, страшно даже представить. Здесь работают сотни нефтяных и газовых платформ, танкеры десятки тысяч раз в год проходят по узкому Ормузскому проливу, отделяющему полуостров Мусандам от Ирана. «Что, если здесь произойдет такая же катастрофа, как в Мексиканском заливе? – размышляет Джабадо. – Глубина залива в среднем составляет 30 метров. Один большой разлив нефти может уничтожить целые морские экосистемы».
В последнее время совместный подход, о котором мечтает Джабадо, похоже, начинает обретать реальные очертания. Несколько государств рассматривают возможность ввести по примеру ОАЭ законы, защищающие китовую акулу, самую большую рыбу Мирового океана. Этого питающегося планктоном гиганта порой можно встретить в самых неожиданных местах. В 2009 году Дэвид Робинсон, исследователь акул, живущий в Дубае, к своему изумлению, обнаружил с помощью поисковика Google фотографию китовых акул, плавающих между нефтяными платформами Аль-Шахина, крупного нефтегазоносного района близ побережья Катара.
«Фотография была размещена на страничке рабочего буровой установки в сети Facebook, –рассказывает Робинсон. – Я написал ему письмо, он добавил меня в друзья, и теперь мы получаем от него и его коллег целый поток фотографий». На одной из них Дэвид насчитал 150 акул. «Немного неловко, конечно, признаваться в том, что ведешь научные исследования с помощью Facebook», – говорит ученый.
Есть у экологов и другие находки. Был зафиксирован массовый нерест омаров, во время которого они по ночам поднимаются к поверхности, превращая море в гигантскую кастрюлю с раковым супом.
Во многих зонах добычи нефти и газа запрещены навигация и лов рыбы, и эти районы фактически стали заповедниками. В Аль-Шахине, под факелом газовой вышки, я видел, как косяк ставриды кружит вокруг опор платформы, выпрыгивают из воды длиннорылые дельфины.
Осознание необходимости охранять морскую среду, похоже, растет в регионе. В Кувейте сотни любителей дайвинга создали что-то вроде экологического спецназа: они поднимают со дна затонувшие суда и очищают рифы от тонн спутавшихся рыболовных сетей.
Я помогал срезать сеть, обмотавшую ветви коралла Acropora cervicornis у острова Кару. Груда нейлона упрямо сопротивлялась нашим ножам и садовым ножницам. В составе пестрой компании чистильщиков рифа были компьютерный инженер, телепродюсер и бывший имам кувейтской соборной мечети. На обратном пути два моих спутника нашли на палубе, среди дайверского оборудования, место, чтобы помолиться. Не обращая внимания на рев двигателей, они произносили древние слова в надежде на то, что добро придет в этот мир.
На другом конце Персидского залива, в Дубае, сознательные курортники собирают выброшенных на берег черепах и доставляют их в реабилитационный центр, устроенный в роскошном отеле «Бурдж аль-Араб». В прошлом году здесь нашли приют 350 молодых черепах, многие из которых пострадали от «холодного оцепенения» – заторможенного состояния, вызванного зимним падением температуры морской воды. «Если они выживают в течение первых суток, то вероятность выздоровления – 99 процентов», – говорит руководитель реабилитационного центра Уоррен Бейверсток, с которым мы прогуливаемся вдоль аквариумов. Время от времени он наклоняется, чтобы погладить плещущихся в воде «пациентов». «Черепахи всегда знают, с какой стороны море, – рассказывает Бейверсток. – Они плавают вдоль той стенки аквариума, которая находится ближе к морю, и поднимают головы, пытаясь его разглядеть».
Спасенных выпускают прямо на ближайшем пляже. Каждую черепаху снабжают микрочипом, чтобы ее можно было опознать. За семь лет существования проекта еще ни одну черепаху не вынесло на берег дважды.
Самой знаменитой пациенткой отеля была взрослая зеленая черепаха по кличке Дибба, которая попала в реабилитационный центр с трещиной в черепе. На то, чтобы полностью ее вылечить, у Бейверстока и его команды ушло полтора года, но Дибба сполна отплатила им за заботу. После того как черепаху выпустили на волю с прикрепленным к щитку панциря спутниковым маячком, она отправилась в 259-дневное путешествие на восемь тысяч километров: проплыла по Аравийскому морю, обогнула Шри-Ланку и успела добраться до самых Андаманских островов, прежде чем батарейка маячка разрядилась.
Дибба следовала по древнему маршруту, запечатленному не только в инстинктах черепах, но и в культурной памяти народов Аравийского полуострова. По этому пути плыли доу, груженные жемчугом и финиками Басры. По нему они возвращались домой с камфорой, шелками, сандаловым деревом и гвоздикой на борту. В каждом арабском семействе были свои капитаны и матросы, ловцы жемчуга и корабелы. Море отпечаталось в их генетической памяти.
В наши дни эта память померкла. «Мы утратили жажду моря, которую можно утолить, лишь выйдя в плавание», – с грустью признался мне один оманский бизнесмен. Но есть и те, к кому эта жажда возвращается. Все больше арабов стремятся к морю, желая не нажиться на нем, а насладиться им. Они снова ощущают узы, связывающие их с древними берегами, и осознают правоту слов поэта: «Я – море. В моих глубинах найдутся любые сокровища».
Источник
За его спиной тускло светится, словно раскаленная жаровня, оманская деревня Филм, ютящаяся среди гор полуострова Мусандам. Тяжело дышать – кажется, что ноздри вот-вот охватит пламя. Йеменец Сами Альхадж, мой партнер по дайвингу, улыбается: «Под водой, среди кораллов, нам достается немножко рая. А над водой, где дует ветер, – немножко ада».
Вскоре мы сбегаем из ада и снова спускаемся в рай. Наш переход из одного мира в другой отмечен изменением не только температуры, но и цвета. Если на суше преобладает гамма, заставляющая вспомнить рынок пряностей – перец, корица, горчица, мускатный орех, – то подводный мир представлен роскошными красками султанского дворца. Длинные плети кораллов цвета сапфира, колыхаясь, сплетаются с гранатовыми лучами морских лилий. Из расселин на нас злобно смотрят пестрые мурены, разевая желтые рты, а мимо стремительными оранжевыми вспышками проносятся рыбы-бабочки.
Если бы Шахерезаде было известно, какие богатства скрывают эти моря, у нее набралось бы историй еще на тысячу и одну ночь. Она рассказала бы о рифах Дофара на юге Омана: зимой там цветут коралловые сады, а летом вырастают леса водорослей. Причина такого чередования, единственного в своем роде, – ветер хариф. Этот юго-западный муссон вызывает апвеллинг – прилив к побережью глубинных вод, холодных и богатых питательными веществами. Водоросли, тихо ждавшие своего часа, при похолодании начинают стремительно расти, оплетая рифы зелеными, красными и золотистыми ветвями.
Еще Шахерезада могла бы поведать о племени илистых прыгунов, владения которых простираются вдоль берегов Кувейтского залива. Название этих рыбок на фарси – «лентяи». Похоже, они и впрямь слишком ленивы, чтобы покидать обжитые места с наступлением отлива. Вместо этого каждая пучеглазая рыба строит себе небольшой плавательный бассейн, огороженный стенкой из ила. Сияя скользкими боками, прыгун шлепает по жиже своего личного прудика, расхаживает вразвалочку вдоль стенок на широких грудных плавниках, а потом вдруг весело, подобно дельфину, взмывает в воздух.
 |
|
 |
Ветер хариф вызывает апвеллинг – прилив к побережью глубинных вод,
холодных и богатых питательными веществами. Водоросли, тихо ждавшие
своего часа, при похолодании начинают стремительно расти, оплетая рифы
зелеными, красными и золотистыми ветвями.  |
|
|
А разве не рассказала бы Шахерезада о крабах-призраках с острова Масира? Каждую ночь они строят из песка великолепные миниатюрные копии Фудзиямы – чтобы днем ветер безжалостно разрушил их... Словом, материала для сказок хватило бы с избытком.
«Я – море. В моих глубинах найдутся любые сокровища. Расспросите о них ловцов жемчуга!» – писал египетский поэт Мухаммед Хафиз Ибрагим столетие назад. Сорок, пятьдесят, сотню раз за день эти герои прошлого опускались на дно, на глубину до двух десятков метров, без масок и очков, облаченные зачастую лишь в тонкую полотняную одежду, защищающую от медуз. Что до остальных опасностей, оставалось только положиться на удачу. Ловцы погибали от уколов скатов и ядовитых колючек рыб-камней, от укусов акул. Рыбы-клоуны грозили лишить их зрения, многие слепли и от постоянного контакта глаз с соленой морской водой. Барабанные перепонки могли лопнуть, не выдерживая давления. А нырять этих людей заставляли долги – долги, унаследованные от отцов и дедов.
Еще столетие назад жемчуг был самым ценным ресурсом Персидского залива. Добычей его в те годы занималось 70 тысяч человек. Ловцам доставались лишь крохи от богатств, которые они поднимали со дна. Раковины сваливали в общую кучу и на следующий день, когда моллюски были мертвы, раковины вскрывали другие люди – добывая драгоценную жемчужину, ловец никогда не узнавал о своей удаче.
Но вместе с тем ловля жемчуга была предметом национальной гордости, частью морской традиции, таким же символом арабского мира, как пустыня и финики. В водах Персидского залива Восток встречался с Западом, богатства Африки и Индии плыли в европейские империи. Вплоть до 1930-х годов большие кувейтские парусники доу с длинными названиями вроде «Торжество справедливости и Свет земли и моря», подставив паруса северо-восточному ветру, отправлялись на Занзибар и в индийский Мангалор. Через несколько месяцев с юго-запада начинал веять хариф – и пригонял корабли домой. Роза ветров была двигателем арабской коммерции. Ветер принадлежал Аллаху и доставался всем бесплатно.
Затем появилась нефть, и морская традиция, насчитывавшая не одну тысячу лет, канула в Лету. Нефть была джинном, дарующим модернизацию и изобилие. Аравия преобразилась и совершила стремительный скачок – от верблюдов к «кадиллакам», от землянок к гипермаркетам.
Сегодня человек проникает в самые глубины морей, окружающих Аравийский полуостров, и извлекает из них больше сокровищ, чем море может восполнить. Хищнический промысел рыбы, загрязнение, выемка грунта со дна и преобразование береговой линии калечат морские экосистемы, приводят к порче воды и катастрофическому размножению водорослей. В 2010 году международная команда ученых опубликовала доклад, в котором назвала Персидский залив «морем в состоянии упадка», истерзанным воздействием множества пагубных факторов.
Самая яркая иллюстрация этого упадка – груды мертвых акул, которых каждый вечер привозят грузовиками на рыбный рынок «Дейра» в Дубай из Омана и Объединенных Арабских Эмиратов.
Рима Джабадо, докторант Университета ОАЭ, выглядит весьма колоритно в желтых резиновых сапогах и розовой кофте. Рима обходит рынок, подсчитывая и измеряя акул, среди которых тупорылые и широкоротые, рыбы-молоты, мако, морские лисицы – уроженцы аравийских морей. Великолепных животных, о встрече с которыми под водой мечтают дайверы, вытаскивают из грузовиков крюками и вываливают на асфальт – ряды грязных окровавленных туш. Ведущий торгов ходит вдоль этих рядов в сопровождении покупателей, подсчитывающих размеры прибыли на своих смартфонах. За ними следует человек, который на ходу умело отрезает плавники и выкладывает их на полиэтиленовую пленку – чтобы продать отдельно.
Подъезжает пикап, и водитель выгружает дюжину мешков с сушеными плавниками. Из одного мешка он достает пригоршню маленьких серых треугольников, твердых как фанера. Только в его грузе, должно быть, несколько тысяч плавников.
«Когда я впервые сюда попала, я подумала: “Вот это да! Как много акул!” – рассказывает Джабадо. – Но когда видишь это каждый день, задаешься другими вопросами: “Как такое возможно? Сколько это может продолжаться?”»
Из мечети доносится призыв муэдзина к вечерней молитве. По рынку бродят толпы домохозяек, передавая свои покупки мальчикам-пакистанцам, чтобы те отвозили тяжелые пакеты на тележках к рядам припаркованных внедорожников.
Когда-то эту часть Аравии называли Пиратским берегом. Торговые суда были вынуждены держать на борту отряды лучников на случай нападения грабителей. Но как справиться с разграблением самого моря? Джабадо объезжает побережье ОАЭ от Абу-Даби до Рас-эль-Хаймы, подсчитывая акул и опрашивая рыбаков. Везде одна и та же картина: уловы падают, а ловля ведется все более и более интенсивно.
Джабадо часто задает рыбакам вопрос: «Нужно ли охранять акул?» Одни отвечают: «А зачем? Акулы – дар Аллаха, он и увеличит их численность». Другие говорят, что акул охранять следует, но только в масштабах всего региона: ведь если арабы ограничат промысел у своих берегов, это не значит, что так же поступят иранцы. Почему одни должны упускать выгоду, которую по-прежнему будут получать другие?
Выход к водам залива имеют восемь государств. «Во всех этих странах одни и те же культура и традиции, почти во всех говорят на одном языке, сталкиваются с одними и теми же проблемами, – говорит Джабадо. – Почему же они не сотрудничают?»
Джабадо заботят не только вопросы организации рыбной ловли. Последствия экологической катастрофы в таком относительно неглубоком и закрытом водоеме, как Персидский залив, страшно даже представить. Здесь работают сотни нефтяных и газовых платформ, танкеры десятки тысяч раз в год проходят по узкому Ормузскому проливу, отделяющему полуостров Мусандам от Ирана. «Что, если здесь произойдет такая же катастрофа, как в Мексиканском заливе? – размышляет Джабадо. – Глубина залива в среднем составляет 30 метров. Один большой разлив нефти может уничтожить целые морские экосистемы».
В последнее время совместный подход, о котором мечтает Джабадо, похоже, начинает обретать реальные очертания. Несколько государств рассматривают возможность ввести по примеру ОАЭ законы, защищающие китовую акулу, самую большую рыбу Мирового океана. Этого питающегося планктоном гиганта порой можно встретить в самых неожиданных местах. В 2009 году Дэвид Робинсон, исследователь акул, живущий в Дубае, к своему изумлению, обнаружил с помощью поисковика Google фотографию китовых акул, плавающих между нефтяными платформами Аль-Шахина, крупного нефтегазоносного района близ побережья Катара.
«Фотография была размещена на страничке рабочего буровой установки в сети Facebook, –рассказывает Робинсон. – Я написал ему письмо, он добавил меня в друзья, и теперь мы получаем от него и его коллег целый поток фотографий». На одной из них Дэвид насчитал 150 акул. «Немного неловко, конечно, признаваться в том, что ведешь научные исследования с помощью Facebook», – говорит ученый.
Есть у экологов и другие находки. Был зафиксирован массовый нерест омаров, во время которого они по ночам поднимаются к поверхности, превращая море в гигантскую кастрюлю с раковым супом.
Во многих зонах добычи нефти и газа запрещены навигация и лов рыбы, и эти районы фактически стали заповедниками. В Аль-Шахине, под факелом газовой вышки, я видел, как косяк ставриды кружит вокруг опор платформы, выпрыгивают из воды длиннорылые дельфины.
|
|
|
«Черепахи всегда знают, с какой стороны море, – рассказывает
Бейверсток. – Они плавают вдоль той стенки аквариума, которая находится
ближе к морю, и поднимают головы, пытаясь его разглядеть». |
|
|
Осознание необходимости охранять морскую среду, похоже, растет в регионе. В Кувейте сотни любителей дайвинга создали что-то вроде экологического спецназа: они поднимают со дна затонувшие суда и очищают рифы от тонн спутавшихся рыболовных сетей.
Я помогал срезать сеть, обмотавшую ветви коралла Acropora cervicornis у острова Кару. Груда нейлона упрямо сопротивлялась нашим ножам и садовым ножницам. В составе пестрой компании чистильщиков рифа были компьютерный инженер, телепродюсер и бывший имам кувейтской соборной мечети. На обратном пути два моих спутника нашли на палубе, среди дайверского оборудования, место, чтобы помолиться. Не обращая внимания на рев двигателей, они произносили древние слова в надежде на то, что добро придет в этот мир.
На другом конце Персидского залива, в Дубае, сознательные курортники собирают выброшенных на берег черепах и доставляют их в реабилитационный центр, устроенный в роскошном отеле «Бурдж аль-Араб». В прошлом году здесь нашли приют 350 молодых черепах, многие из которых пострадали от «холодного оцепенения» – заторможенного состояния, вызванного зимним падением температуры морской воды. «Если они выживают в течение первых суток, то вероятность выздоровления – 99 процентов», – говорит руководитель реабилитационного центра Уоррен Бейверсток, с которым мы прогуливаемся вдоль аквариумов. Время от времени он наклоняется, чтобы погладить плещущихся в воде «пациентов». «Черепахи всегда знают, с какой стороны море, – рассказывает Бейверсток. – Они плавают вдоль той стенки аквариума, которая находится ближе к морю, и поднимают головы, пытаясь его разглядеть».
Спасенных выпускают прямо на ближайшем пляже. Каждую черепаху снабжают микрочипом, чтобы ее можно было опознать. За семь лет существования проекта еще ни одну черепаху не вынесло на берег дважды.
Самой знаменитой пациенткой отеля была взрослая зеленая черепаха по кличке Дибба, которая попала в реабилитационный центр с трещиной в черепе. На то, чтобы полностью ее вылечить, у Бейверстока и его команды ушло полтора года, но Дибба сполна отплатила им за заботу. После того как черепаху выпустили на волю с прикрепленным к щитку панциря спутниковым маячком, она отправилась в 259-дневное путешествие на восемь тысяч километров: проплыла по Аравийскому морю, обогнула Шри-Ланку и успела добраться до самых Андаманских островов, прежде чем батарейка маячка разрядилась.
Дибба следовала по древнему маршруту, запечатленному не только в инстинктах черепах, но и в культурной памяти народов Аравийского полуострова. По этому пути плыли доу, груженные жемчугом и финиками Басры. По нему они возвращались домой с камфорой, шелками, сандаловым деревом и гвоздикой на борту. В каждом арабском семействе были свои капитаны и матросы, ловцы жемчуга и корабелы. Море отпечаталось в их генетической памяти.
В наши дни эта память померкла. «Мы утратили жажду моря, которую можно утолить, лишь выйдя в плавание», – с грустью признался мне один оманский бизнесмен. Но есть и те, к кому эта жажда возвращается. Все больше арабов стремятся к морю, желая не нажиться на нем, а насладиться им. Они снова ощущают узы, связывающие их с древними берегами, и осознают правоту слов поэта: «Я – море. В моих глубинах найдутся любые сокровища».
Источник
Компания
"Арт Колор Групп"
предлагает Вам услуги по прямой
полноцветной печати на ПВХ с высоким
разрешением, кроме того Вы сможете
заказать у нас любой вид полиграфии,
печать на
коже, изготовление и размещение
наружной рекламы, а так же демонтаж
рекламных площадей любой сложности.
Комментариев нет:
Отправить комментарий