Город сердара

Солнце, всходившее над городом, вырвало из предрассветной тени портик дворца Сапармурата Туркменбаши Великого, ослепительно блеснуло в огромных зеркальных окнах белоснежного мраморного здания и, затопив светом всю центральную площадь, вспыхнуло тысячью искр в чистейшей воде дворцовых фонтанов. Громадная золоченая статуя Вечного Правителя Туркмении, вознесенная на вершину башнеподобной Арки Нейтралитета, повернулась навстречу занимающейся заре, и первые лучи восходящего светила тотчас вскипели на благородном металле, возвестив лежащему внизу Ашхабаду о приходе нового дня. В этот ранний час совсем еще безлюдный город, отчеркнутый хребтом Копетдага, встречал утро сиянием мрамора величественных зданий, позолоченных куполов и шпилей, музыкой струящейся в сотнях фонтанах воды и казался символом великого одиночества владыки, ведущего свой народ в Золотой век, уготованный государству туркмен.

Удивительное превращение

Лифт, плавно двигавшийся вдоль одного из пилонов Арки Нейтралитета, остановился у смотровой площадки. Отсюда, из самого центра города, можно увидеть весь Ашхабад, в сплетении его улиц читается узор нового облика столицы, создающийся по воле Сапармурата Туркменбаши, замыслами и вкусом которого определяется современная архитектура Туркменистана.

На обширной смотровой площадке пустынно, лишь небольшая группа иностранных туристов, облокотившись на поручни, разглядывает город, готовый по предначертанию Великого Градостроителя стать олицетворением его государства и сокровищницей национальной памяти. К югу от Арки, за площадью Президента, высится белая глыба Дворца Рухыет, в бирюзе куполов которого, кажется, растворилось само небо Туркмении. Солнечные лучи, скользнув по Аллее парадов, ограничивающей площадь с запада, проникли под своды галереи Правительственной трибуны. Нестерпимое сияние позолоченного купола дворца Туркменбаши накрыло всю площадь Президента, внезапно расширив ее пространство, отодвинув все прочие здания куда-то вдаль. Легкий ветер доносит ароматы экзотических растений из дивного сада, окружающего президентский дворец, путается в кронах деревьев Мемориального парка, разрезавшего центр столицы надвое. С высоты Арки видно, что город устремился к югу, к прохладе Копетдага, протянув к горам нити великолепных шоссе, вдоль которых выстроились современные здания новых отелей, банков, деловых центров, роскошных жилых комплексов. Повсюду высятся строительные краны, леса, слышится гул тяжелой техники, сносящей дома советской постройки. Ашхабад стремительно одевается в мрамор, гранит, золото. Кажется, будто на туркменскую землю вернулись времена Парфянского царства. Уже ночью, перебирая в памяти впечатления минувшего дня, я задавался вопросом: что же произошло с Туркменией, если так преобразилась ее столица?

Скорбная память

Дождливым утром 6 октября на площадь перед Монументом жертвам землетрясения вышел Сапармурат Туркменбаши Великий.

Площадь давно была полна народа — в ожидании начала церемонии собрались люди, представители разных предприятий и районов страны, ветераны, школьники и студенты, почтенные аксакалы в бараньих тельпеках, чиновники с непременным золотым значком Туркменбаши на лацкане пиджака, женщины в национальных одеждах, военные, иностранные дипломаты, многочисленная охрана в одинаковых кепках. Все это разом смолкло и обратилось в слух, едва нога Президента коснулась красного текинского ковра, устилавшего путь главы государства. В звенящей тишине все взоры устремились к Туркменбаши, выражая величайшее внимание к поступкам и словам человека, который в глазах туркмен стал сегодняшним воплощением легендарного прародителя тюрок Огуз-хана.

Подойдя к членам правительства, Туркменбаши позволил им поцеловать свою руку, цепким, внимательным взглядом обвел собравшихся на площади людей. Стало слышно, как по зонту, раскрытому над Президентом, шуршат дождевые капли, не смея коснуться его черного плаща.

Над площадью зазвучала молитва. Великий Сапармурат Туркменбаши смотрел прямо перед собой, туда, где громадный бронзовый бык, пьедесталом которому служило кубическое мраморное здание, держал на рогах земной шар и где на рваной поверхности планеты, содрогнувшейся в пароксизме землетрясения, среди гибнущих от безжалостной стихии людей выделялся силуэт женщины, высоко поднявшей золоченую фигурку чудом спасенного ребенка.

Возможно, в эту минуту Вечный Президент Туркменистана вспоминал то страшное раннее утро 6 октября 1948 года, когда в его доме, в селе Кипчак — пригороде Ашхабада, от чудовищных подземных толчков рухнули стены, под которыми нашли свою смерть оба брата и мать восьмилетнего Сапармурата Ниязова. Пятью годами ранее на фронте погиб его отец — Атамурат. Черный день, когда Ашхабад был повергнут в груду развалин, а из его почти 200-тысячного населения в живых осталось не более 30 тысяч человек, во многом предопределил судьбу того, кому предстояло стать Великим Сапармуратом Туркменбаши…

Президент возложил венок к скорбному памятнику и невзирая на проливной дождь не покинул площадь до тех пор, пока последний букет, принесенный для поминовения жертв катастрофы, не занял свое место у подножия монумента.

Площадь наконец опустела, Президент сел за руль своего бронированного лимузина, и автомобиль помчался по улицам Белого Города, где все свидетельствовало о том, как высоко вознесся сирота из Кипчака…

Отблеск золотого века

Опустив тонированное стекло нашей автомашины, двигающейся по улицам туркменской столицы, я рассматриваю Ашхабад, периодически встречаясь глазами с отеческим взглядом Сапармурата Туркменбаши, взирающего с портретов, украшающих многие здания города. Повсюду вывешены лозунги: «Родина. Народ. Туркменбаши», «XXI век станет Золотым веком туркмен». Последнее изречение, принадлежащее Президенту, особенно популярно в Туркменистане.

Первыми зримыми признаками приближения золотого века здесь считаются бесплатные для всего населения страны электричество, газ, вода, соль, неправдоподобно низкие цены на бензин, символическая плата за пользование общественным транспортом. Не слишком впечатляющая средняя зарплата в 100 — 150 долларов компенсируется дешевизной продуктов питания и одежды. Так, за 1 доллар в Туркмении можно купить примерно 30 батонов хлеба или килограмм мяса, в 3 доллара обойдутся джинсы весьма хорошего качества. Весь текстиль местного производства дешев и вполне доступен. Ассортимент товаров и цены в крупных супермаркетах и бутиках почти не отличаются от московских. Большая часть населения предпочитает покупать продукты и одеваться на рынках.

Солнце уже клонится к закату, а работы по благоустройству города не прекращаются — всюду десятки людей продолжают чистить, подметать, красить, мыть, добиваясь почти стерильной чистоты ашхабадских улиц. Впрочем, опрятность туркменской столицы обусловлена не только напряженной работой коммунальных служб, но и очень высокими штрафами по отношению к тем, кто мусорит и курит в общественных местах.

Сотни деревьев, кустарников, благоухающих цветов, высаженных в Ашхабаде, заставляют забыть о том, что сразу за окраиной города начинается одна из самых суровых пустынь мира. Километры труб, бесчисленные дождевальные установки непрерывно подают необходимую растениям воду, а жаркое лето и зима, почти не знающая морозов, создают великолепные условия для превращения города в огромный ботанический сад.

Улицы строящейся столицы уже начинают испытывать трудности от возрастающего потока автомобилей — их здесь становится все больше, в основном российских, корейских, японских, нередки и немецкие. Первые автомобильные пробки, возникающие в Ашхабаде, пока вызывают лишь удивление местных жителей. За соблюдением правил дорожного движения строго следит местное ГАИ, коррупцию в котором удалось ликвидировать, передав функции надзора за дорогами Министерству обороны. К нарушителям применяют довольно суровые штрафы, причем наказание предусмотрено за самые разные провинности. Нельзя, например, находясь за рулем, разговаривать по телефону, принимать пищу, после 23 часов запрещено включать громкую музыку в салоне автомобиля, не поощряются и звуковые сигналы в позднее время суток. Правда, редкий туркменский водитель откажет себе в удовольствии посигналить увиденной на улице красивой женщине.

Мы заметили, что в городе довольно много полиции, сотрудников правоохранительных органов. Часто на перекрестках и улицах встречаются небольшие будки с надписью «02», в них круглосуточно несут дежурство полицейские. Как нам сказали, это сделано «для безопасности граждан». По этой ли или по какой-то иной причине, но уровень преступности в Ашхабаде крайне невысок, во всяком случае, ночью совершенно спокойно можно ходить по улицам города, не боясь быть ограбленным.

Мы колесим по дорогам Ашхабада в сгущавшихся сумерках. За столиками открытых площадок кафе и ресторанов стали собираться люди. Несмотря на обилие предприятий общественного питания, их помещения никогда не пустуют, а в выходные и праздничные дни свободных мест обычно нет. Ашхабад — административный центр страны, большая часть его населения работает в министерствах и ведомствах, институтах, сфере обслуживания. Немало людей трудится на многочисленных стройках, предприятиях текстильного комбината. Свой день столица начинает в 9 — 10 часов утра, а к 23 часам должны быть закрыты все рестораны, кафе, увеселительные заведения, после этого часа в городе соблюдается тишина. Те, кому хочется продолжить застолье и веселье, перемещаются в ближайшие окрестности города, где в отелях и клубах всю ночь работают рестораны, дискотеки и танцполы.

Как и в России, многие люди здесь предпочитают проводить свои выходные на дачах, которые расположены неподалеку от Ашхабада. Для кого-то 6, 8 или 12 соток земли — это возможность отдохнуть вдали от города, а кто-то, занимаясь выращиванием овощей и фруктов, видит в них подспорье для домашнего бюджета. Другим излюбленным местом отдыха жителей туркменской столицы являются пляжи Каспийского моря в окрестностях города Туркменбаши, куда ежегодно устремляются сотни ашхабадцев.

За все время нашего пребывания в Ашхабаде мы не увидели ни одного нищего или бездомного. Конечно, статус столичного образцового города, в котором нет места нищете, накладывает определенный отпечаток на все стороны повседневной жизни горожан. Но все же отсутствие столь явных признаков расслоения общества, вероятно, в большей степени обусловлено присущей туркменам взаимной поддержкой внутри семьи, рода. Родственные связи здесь необыкновенно сильны, и каждый член рода всегда может рассчитывать на помощь, в том числе и материальную. Наш водитель Рустам, недавно женившись, потратил на устройство свадьбы 8 тысяч долларов. Сумма весьма внушительная даже по московским меркам, в Ашхабаде же это и вовсе целое состояние. Но экономить на свадьбе считается позором. Чтобы достойно отметить столь знаменательное событие, Рустаму помогали родственники. Придет время, и он отплатит им тем же.

Нет в Ашхабаде и беспризорников. Дети не шатаются по улицам, а регулярно посещают школу. Для тех, кто по разным причинам потерял родителей, неподалеку от города построен великолепный комплекс — Дворец сирот, находящийся под личной опекой Туркменбаши, который, вероятно, до сих пор не забыл свое нелегкое детство.

На родине вечного президента

Мы едем в Кипчак по Ашхабаду, который становится символом правления Сапармурата Туркменбаши, задумавшего построить монолитную пирамиду государства для нации, не сомневающейся ни в своем великом прошлом, ни в своем великом будущем.

Машина миновала старые районы города, с домами, буквально утыканными спутниковыми тарелками, благодаря которым ашхабадцы, помимо четырех туркменских, могут смотреть 30—50 иностранных телеканалов, в том числе и почти все российские. За окном мелькают закрепленные на зданиях зеленые таблички с номерами — названия улицам Ашхабада заменили четырехзначные числа, отсчет которых ведется от цифры 2 000, символизирующей год начала золотого века туркменского народа. Этим номером обозначена площадь у президентского дворца. Нумерация возрастает или убывает в зависимости от удаленности улиц от этой площади. Лишь для некоторых особо важных названий улиц сделано исключение.

Позади осталась огромная чаша Олимпийского комплекса имени Сапармурата Туркменбаши. К окраине города нас привело широкое, необычайно ровное шоссе, построенное иранскими специалистами, вдоль которого высятся отделанные итальянским мрамором башни ультрасовременных зданий, возведенные французскими и турецкими компаниями.

Прямая нить дороги покинула столицу, ближе придвинулись горы, стрелка спидометра перевалила за сотню. Не прошло и двадцати минут, как мы въехали в Кипчак — родовое село Президента. Еще издалека увидели четыре громадных минарета, словно возвещающих о приближении к месту, где родился Великий Сапармурат Туркменбаши. Грандиозных размеров мечеть будто бы нарочно построена так, чтобы казалось, что даже солнце, опускаясь за колоссальный купол, склоняется в молчаливом поклоне перед значимостью этого места.

Огромная белоснежная мечеть, чем-то напоминающая знаменитый Тадж-Махал, оказалась закрытой для посещений — идут отделочные работы. Ее стены, способные вместить до 20 тысяч верующих, расписаны сурами из Корана, которые перемежаются цитатами из священной книги «Рухнама» — духовного кодекса всех туркмен, написанного Сапармуратом Туркменбаши.

У входа в мемориальный парк, разбитый поблизости от мечети, на памятной плите надпись: «Здесь лежат жертвы, погибшие в землетрясении: мать, братья первого Президента Независимого, постоянного Нейтралитета Туркменистана Сапармурата Туркменбаши. Пусть у них жилище будет раем, спутником — иманы».

В предзакатных сумерках мы возвратились в Ашхабад. Находящийся на южной окраине города парк Независимости был залит светом многочисленных фонарей, светильников, прожекторов. От улицы 10 лет Благополучия мы прошли по Главной аллее парка, где в окружении пятиглавых орлов-фонтанов стоит золоченая фигура Президента. Широкая мраморная лестница привела нас к монументу Независимости — полусферическому зданию, свод которого венчает колонна высотой 91 метр, таким необычным образом увековечившая 1991 год — дату обретения Туркменистаном независимости. Через один из пяти парадных входов мы попали во внутренние помещения Монумента, поразившие нас роскошью своего убранства. В этом музее Национальных Ценностей собраны прекрасные образцы ювелирного искусства, холодное, огнестрельное оружие, нумизматическая коллекция. На одном из главных стендов демонстрировался эскиз государственного герба Туркменистана, утвержденный подписью Президента. В центральной части герба на голубом фоне красовался великолепный ахалтекинский конь необычной масти — его тело словно отливало золотом. Стоявший позади меня гид проговорил: «Это не просто конь. Это — Янардаг, в переводе на русский — «Огненная гора». Личный конь Президента».

Конюшня для герба

— Такая масть может быть только у ахалтекинцев, — сказал Юсуп Аннаклычев, директор Национального центра конного спорта Туркменистана, показывая на четырехлетнего жеребца, которого вывели из сверкающей чистотой конюшни.

Конь и впрямь был невероятно красив. Поджарое, сухое тело с перекатывающимися мускулами, точеные, тонкие ноги, гордая прямая шея, горбоносая голова. Подобных красавцев в новом конноспортивном комплексе, построенном южнее Ашхабада, более двухсот голов.

Ахалтекинцы — одна из древнейших пород лошадей. И арабская, и английская породы создавались при участии текинских коней. Туркмены и их предки на протяжении тысячелетий пестовали своих лошадей, превратив коневодство в подлинное искусство. Территория Южного Туркменистана считается едва ли не самым древним центром разведения лошадей. Достоверно известно, что прародители туркменской нации — массагеты, саки, парфяне — были обладателями великолепных боевых коней, выращенных специально для участия в войнах. Конь стал объектом поклонения этих народов, а в дошедших до нас его изображениях невозможно не узнать современных ахалтекинцев. Расположенная в окрестностях Ашхабада столица Парфии Нисса славилась своими «крылатыми лошадьми» на весь античный мир.

Туркмены, унаследовав от предков традиции коневодства, создали образец совершенства — ахалтекинскую породу лошадей. Трудно передать словами, кем является конь для туркмена. Это — член семьи, лучший друг, верный спутник. Не случайно туркмены, пожалуй, единственные из тюркских народов, не употребляют в пищу конину.

Постоянные тренировки, забота, как о ребенке, особый рацион питания, сухой, жаркий климат, участие в продолжительных, полных опасностей набегах выковали ахалтекинскую породу, отличающуюся невероятной выносливостью, резвостью, крутым нравом и сообразительностью. Ни одна другая порода лошадей не может похвастаться такими протяженными переходами, в которых участвовали ахалтекинцы. Чего стоит только пробег Ашхабад — Москва 1935 года, когда туркменские конники на своих ахалтекинцах преодолели 4 300 км за 81 день.

Именно на участнике этого пробега, ахалтекинском жеребце (заводская кличка Араб), Маршал Советского Союза Г.К. Жуков принимал Парад Победы на Красной площади. Нам рассказали, что для маршала решили подобрать такого коня, который чувствовал бы ритм марша, исполняемого духовым оркестром. После тщательного отбора осталось 10 лошадей. Отсматривая претендентов на долгих, изнурительных репетициях, члены комиссии никак не могли прийти к единому мнению и предварительно наметили к участию в параде английскую лошадь. Обсуждение затянулось, лошадей поместили в загон, а уставший от многократного исполнения марша оркестр решил сыграть вальс. И тут, перепрыгнув через ограду, на площадку вырвался Араб. Он, словно задумавшись, немного постоял, а затем закружился в ритме вальса. Свидетели этого зрелища тотчас решили, что именно этот конь и должен быть на Параде Победы.

…А из конюшен выводили все новых прекрасных коней. Молодые жокеи под суровым взглядом народного артиста СССР Амандурды Аннаева, объездившего со своим конным цирком весь земной шар, демонстрировали чудеса джигитовки. Мчащихся по кругу, встававших на дыбы лошадей переполняло здоровье, было видно, что им обеспечен великолепный уход. Чтобы в этом убедиться, мы совершили небольшую экскурсию по только что открытому комплексу.

Построенный по личному указанию Сапармурата Туркменбаши центр конного спорта стал своего рода святилищем культа коня. В этом храме одного из национальных символов Туркменистана лошади окружены всепоглощающей заботой и любовью.

Расположившийся в предгорьях Копетдага комплекс, строительство которого обошлось в 30 миллионов долларов, занимает внушительную площадь в 56 гектаров. Территория поражает своей благоустроенностью, чистотой и обилием зелени. Гладкий асфальт автомобильной дороги привел нас к одноэтажному вытянутому зданию ветеринарной службы и иммуногенетической лаборатории, белизна внутренних помещений которых наводит на мысль о необходимости переодеться перед входом в стерильную одежду. Здесь, занимаясь исследованием ДНК, следят за чистотой крови ахалтекинцев, дипломированные ветеринары раз в месяц проводят обязательные медосмотры. В прекрасно оборудованной лечебнице для коней предусмотрены процедурные кабинеты, операционная, рентгеновский кабинет. Неподалеку — карантинное отделение, бассейн, душевые, площадки для выгула и тренировок.

Нам показали просторные светлые конюшни, устланные свежей соломой денники, где лошадям как раз задавали корм. В их обязательный рацион помимо сена, люцерны, овса и ячменя входят масло, яйца, сахар, арбузы, мел, витаминные добавки. На территории комплекса находится и небольшой завод по производству кормов. В случае аварии в электросети комплекс может перейти на автономное энергоснабжение.

Есть здесь площадки для выездки, конкура, школа верховой езды. В мире найдется немного конных центров подобного уровня. Мы побывали и на ипподроме комплекса, трибуны которого вмещают 5 тыс. зрителей. Для скачек тут сооружены три беговые дорожки с травяным и песчаным покрытием. Внутренние помещения трибуны для почетных гостей больше напоминают посвященный ахалтекинцам музей. Орнамент, запечатлевший табуны мчащихся лошадей, бесконечной лентой вьется вдоль потолка. Мраморный пол украшает мозаичное панно в виде скачущих коней. По стенам в золоченых рамах развешаны не портреты выдающихся наездников, а изображения знаменитых ахалтекинцев. Лишь для одного человека сделано исключение — при входе висит портрет Сапармурата Туркменбаши, имя которого носит этот комплекс.

Спустя несколько дней, побывав на ашхабадском ипподроме, где проходили воскресные скачки, мы увидели, на что способен «оседланный ветер» — ахалтекинский конь. Бешеный темп эти лошади берут прямо со старта, без видимых усилий выдерживая невероятный галоп, сохраняя гордую осанку. Гудели трибуны, волновались сеисы (тренеры), а победителя скачки подводили к центральной трибуне и накрывали великолепным туркменским ковром. Этот дивный красный наряд ниспадал до самой земли, и в искусных узорах ковра оживала история туркменских племен.

Орнамент вечности

В помещениях Музея ковра пустынно и тихо. Словно завороженные, мы стоим перед ковром, сотканным в XVII веке, сохранившим такую изумительную свежесть красок, что его орнамент кажется живым. Туркменское ковроделие, традиции которого восходят к I тысячелетию до н. э., слывет одним из высших проявлений народно-прикладного творчества этой страны. Именно поэтому гели — ковровые узоры, как один из символов древней туркменской нации, — украшают герб Туркменистана.

Туркменские ковры давно были известны в Европе под названием персидских или бухарских — через рынки этих стран изделия туркменских мастеров попадали в руки ценителей этого искусства. За них платили баснословные деньги, их коллекционировали, вывозили во время войн в качестве трофеев.

Ковры и ковровые изделия сопровождали туркмен на протяжении всей жизни. Ими утепляли и украшали юрты, из них делали детские люльки, в них хранили различные предметы быта, укрывали верблюдов, использовали в похоронных обрядах. Всего насчитывается более 100 наименований ковровых изделий, имеющих определенное функциональное назначение. Ковроткацким искусством владела каждая туркменская женщина — этому ремеслу обучали с раннего детства, ткацкий станок стоял возле люльки ребенка, который незаметно приобщался к азам мастерства.

Ковроткачество, распространенное по всей территории Туркмении, в каждой из областей, у каждого рода имело свои особенности, а неповторимый орнамент и цветовой тон становились своеобразной родовой эмблемой. В ковровом орнаменте туркмен отразились их повседневные занятия, окружающий мир, значимые исторические события. Узоры многих ковров донесли до нас память о доисламских временах Туркменистана, запечатлели различные этапы развития и становления туркменского общества. Орнамент ковров стал своеобразной летописью, многие страницы которой еще ждут своей расшифровки.

В 1993 году постановлением Сапармурата Туркменбаши в Ашхабаде был создан единственный в мире Музей ковра, сотрудники которого занимаются экспонированием, хранением, изучением, реставрацией и воссозданием уникальных ковровых изделий ручной работы. В Музее ныне хранится более 2 000 экспонатов, среди которых неповторимые двусторонние и рельефные ковры. Качество ковров во многом определяется их плотностью, а она зависит от количества узелков, сделанных мастерицей на одном квадратном метре. Для хорошего ковра плотность исчисляется 200—300 тысяч узелков на 1 м². Нам показали ковер, тончайшая поверхность которого вместила более 1 миллиона узелков на квадратном метре. Он настолько плотен, что даже не пропускает воду. Про такие ковры говорили «твердый, как камень, нежный, как роза». На создание подобного шедевра уходили годы, иногда большая часть жизни мастерицы, которая за время работы успевала многое пережить и переосмыслить, и тогда ковер становился своеобразным отражением мировоззрения соткавшей его женщины.

…По лестнице выходим на балкон светлого, просторного зала, в котором установки искусственного климата поддерживают постоянную влажность и температуру. В этом специально пристроенном к Музею помещении стену украшает самый большой в мире ковер ручной работы «Золотой век Сапармурата Туркменбаши Великого». 38 мастериц Бахарденской ковровой фабрики, работая в три смены, за 7 месяцев создали ковер площадью 301 м² и весом 1 200 кг. Ковер-гигант, при работе над которым использовались армированные нити, был соткан к десятой годовщине независимости Туркменистана. Основным орнаментом его классическому красному полю послужил штандарт Президента — пятиглавый орел, а края украсило стилизованное изображение сочинения Сапармурата Туркменбаши — священной книги «Рухнама». И словно заклинание внизу золотом вытканы слышанные нами уже не раз слова: «XXI век станет Золотым веком туркмен»…

Был вечер. Давно погас последний отблеск осеннего солнца, к городу подступала ночь. Из окна нашей гостиницы виднелся Копетдаг, опоясанный светящейся в темноте цепочкой. Это зажгли фонари на тропе Сердара — тропе Вождя, огромной бетонной лестнице, вьющейся по предгорьям Копетдага от Ашхабада до Ниссы, древней столицы великой рабовладельческой Парфии. Этот «путь здоровья» длиной 38 км тернист и труден, его одолеет не всякий, несмотря на удобные перила и тенистые беседки с золочеными крышами. Но каждый, кто дойдет до конца, сможет прикоснуться к временам могучего Парфянского царства, ставшим прообразом Золотого века, обещанного Сапармуратом Туркменбаши Великим.

Источник

 Компания "Арт Колор Групп" предлагает Вам услуги по прямой полноцветной печати на ПВХ с высоким разрешением, кроме того Вы сможете заказать у нас любой вид полиграфии, печать на коже, изготовление и размещение наружной рекламы, а так же демонтаж рекламных площадей любой сложности.

Заводи обыкновенной гаги

Своим началом Кандалакшский заповедник обязан скромной, коричневой утке — гаге обыкновенной. О ней, а вернее, об уникальных свойствах ее пуха упоминают древние летописи и записи монастырей Поморского края. До сих пор не придумали еще ученые лучшего утеплителя. С XVII века Россия начала регулярно поставлять на Запад «пух птичий». Сборщики брали пух во время массовой кладки яиц, когда самка, презирая опасность, до последней секунды не покидала гнезда. В это время можно было собрать и яйца — крупные и вкусные, да и самку пристрелить, ведь взрослые птицы достигают веса 2,5 кг. До 50 тонн пуха заготавливалось ежегодно, и это при ничтожном весе одного гнезда.

Ситуация стала меняться с конца 1920-х, когда А.Н. Формозов, известный зоолог, поднял вопрос о спасении популяции гаги на государственном уровне. Заготовка пуха, сбор яиц и отстрел утки были запрещены, но лишь местным жителям, а не охотничьим хозяйствам. Потом законодательно был разрешен сбор пуха только после схода птенцов на воду, когда собирались пустые, уже не нужные уткам гнезда. Но и это мало помогло.

И вот наконец 7 сентября 1932 года было принято решение об организации Кандалакшского заповедника. Эта дата считается днем его рождения, хотя лишь в 1939 году он получил статус государственного, то есть принял во владение территорию и организовал охрану. В 1933 году в заповеднике насчитывалось 300 гнезд, к 1936-му их стало уже 682, а к 1970 году — 7 200. Эта тенденция сохраняется до наших дней, и за судьбу обыкновенной гаги можно пока не волноваться. Настало время волноваться за сам заповедник. В наше время он находится на грани выживания, получая из бюджета лишь 20% необходимых для нормальной жизни средств. Немного помогают городской и областной экологические фонды. А еще задумано в Кандалакшском заливе устроить перевалку нефти для экспорта, что может стать смертельным для заповедника. В Кандалакшском государственном природном заповеднике, площадь которого 705,3 км2, сохраняются теперь не только утка гага, но и другие морские птицы и млекопитающие, и флора, всего 584 вида.

Порья губа, врезающаяся далеко в материк между мысами Шомбач и Педунов, может показаться огромным спокойным озером. Но она дышит приливами и отливами вместе с Белым морем. Вдох и выдох. Около 100 ее островов присоединили к заповеднику в 1967 году. А когда жители села Порья губа в 1977 году проголосовали за ликвидацию своего села и ушли в город, вся акватория губы стала заповедной.

Теперь я живу здесь, на берегу настоящего соленого моря. 10 метров до воды — это в прилив. А в отлив 30, но все равно — рядом. Кордон лесника, а по-новому — инспектора, стоит на восточном берегу острова Горелый, на лугу, в затишке.

С крыльца я вижу, как шныряет по бухте морской заяц, как кидаются отчаянно с высоты чайки Джонатан Ливингстон, как гаги курсируют вдоль берега с крупными, не летающими еще птенцами. Они едят безостановочно день и ночь, потому что растут.

Вдали в миражной дымке висит мыс Шомбач. Маленькие голые луды будто мчатся против волны. Море загадочно искрится синевой. Западный, открытый простору край острова Горелый монументален и строг. В центре его поднимается каменная гора, заросшая соснами, с обрывами и кручами, спадающими к воде. Берег завален угловатыми глыбами, словно наломанными циклопической, небрежной рукой. Шторм накидал между ними выбеленные и просоленные стволы деревьев. Они четкой линией отмечают буйный характер моря. Ученые утверждают, что это одно из немногих на Земле мест, где сохранились горные породы, образовавшиеся более 3 млрд. лет назад. Только вслушайтесь в имена этих камней: перидотиты, порфириты и карбонатиты, гнейсы с кордиеритом, андалузитом и ставролитом. Особенно мне нравится имя для камня — габбро. Но кто тут есть кто — для меня загадка, хотя вижу, что все они — не простые булыжники. Из каменных боков острова косо торчат гигантские слоеные пласты гранита, переливаясь на солнце белыми и розовыми кристаллами. Здесь все застыло до неизвестного срока...

Невообразимые пространства камня — это каменный щит Фенноскандии. От Белого и Баренцева морей на весь северо-запад тянется он, прихватывая Балтику. Это только в Центральной России считается, что земля — это земля. Здесь земля — это камень. Словно для человека создавалась только экваториальная часть глобуса, а тут готовились эскизы.

…Усилился, загудел в кронах южный ветер, а облака почему-то несутся по небу с северо-запада. Высокая темная туча пролилась вдруг быстрым дождем. Там, на материке, над жирными болотами, наверное, перепила тумана. И снова солнце. Чуть слышно лепечет легкая волна. Тишина и сонный покой в засиневших далях. Словно нет тут времени вовсе в тех суетливых единицах, к которым мы привыкли. Есть только большие числа — лето, весна, осень, которые делятся внутри на хорошую и плохую погоду. Время тут неспешно и обстоятельно.

В отлив сближаются острова и ближе становится горизонт. Спокойно так, что поверишь: не будет конца этому лету с карминными свечками иван-чая, с желтыми созвездиями пижмы и редкими шариками клевера в зеленых травах и мхах. Желтые в черно-белую полоску маленькие шмели шарят по цветам. Как насосы подрагивают при этом мохнатые их смешные брюшки. Утки, крачки, кулики и чайки разомлели, расселись по лудам. Задремали. Спокойно им тут. Не гудят моторки, не маячат теплоходы по горизонту. Ничто не тревожит мир Порьей губы.

С фотоаппаратами и штативом брожу в дальнем конце Горелого острова, там, где небольшие соленые озерца то уменьшаются, то увеличиваются вместе с дыханием большого моря. Полночь — закатное время, когда солнце красит охрой и пурпуром и простой лес превращается в сказочный. Не треснет сук, не хрустнет валежник, не качнется лапа ели. Правда, около залива волновались кулики, тонко кричали, летали над водой. Истина открылась, когда уже возвращался к кордону. Там, где огромная сосна упала поперек тропинки и я обходил ее по топкому мху, прямо на моих свежих следах чернела большая медвежья куча. Блестела маслено и чуть ли не дымилась от свежести. Я обомлел и одновременно возмутился. Неужели вокруг мало места? А если так, то что же это значит? Если так дерзко — то это не иначе, как ультиматум, вызов. Если тут граница медвежьей территории, какая же из сторон острова мне не рекомендована?

Залив до самого Трескового мыса зазолотился в лучах восходящего солнца волшебной тканью. Она волновалась, постреливая бликами, будто возникали и тут же взрывались на поверхности искорки. С острова Сальный прилетела большая чайка и заорала гортанно, отмечая свою территорию. Накричавшись, застыла на ближнем камне совершенным профилем. В голубом распахе небес зефирные облака изображали песчаную косу с легкими замоинами. Разгорался новый день.

После долгих ливней, которые закончились ровно с моим приездом, повыпирали на свет грибы, разрослись и успели состариться. Ветер высушил тайгу и неспешно на солнечных местах начала поспевать черника. Когда она поспеет, то станет видно, что ее много, словно чудесно повсюду объявится. А пока не различишь зеленых ягод среди листьев. Комары и мошка прячутся в тайге до вечера, пока не умирятся жара и ветер. Там без москитной сетки сейчас не побродишь. К вечеру появятся ночные мотыльки, легкие, как пляшущие в воздухе рыбные чешуйки. Они сменят дневных шмелей. Тогда и мошка вылетит из леса моей крови хлебнуть на свежем воздухе. Они меня везде находят. На маленькой круглой луде, не более десяти метров в диаметре, куда меня привез на моторке лесник, в центре растет огромный куст родиолы розовой. Под ним гнездо гаги с четырьмя зеленоватыми яйцами, укутанными невесомым теплым пухом. Рядом в легком углублении камня сидит полярная крачка на единственном яйце. А по кромке воды бегают, пытаясь спрятаться от меня, два подростка кулика-сороки. Голо тут и наломан камень, лишь пучки желтой травы выбиваются из трещин. На остров Меженный решил сплавать после разговора с лесником о медведях.

Острова здесь есть пологие, как черепахи, и вздыбленные, с крутыми бараньими лбами. Чаще же одна сторона сглажена, а другая — горой. Два Меженных острова считаются небольшими. Я решил, что медведям нечего делать на маленьком острове, ведь вокруг просторная тайга на сотню километров. Лесник забросил меня сюда с наказом забрать в полночь.

Правый Меженный начинается невысокой грядой и потом резко набирает высоту. В середине острова лежит долина с хаотически наваленными мертвыми деревьями. Грандиозный западный берег Меженного, скругленный древними ледниками, отвесно уходит в темнеющие глубины моря. В южной части скальный монолит прорезает глубокая трещина, словно кто-то пытался его сломать, перегибая. Длинные гладкие луды завершают остров. Они — совсем как городская набережная, только выгнуты, словно спины «чудоюдо рыбы-кит». Все тут так крепко на вид, так ладно сочетается — и сосны, и лишайниковый узор по камням, и оборки водорослей по краю воды, и утиные стаи цвета того же камня.

Восточный берег более пологий, с небольшими песчаными косами. Лес стоит тут у воды стеной, оставляя в прилив тонкую кромку берега. На мелководье этой стороны птичий разгул. И совсем меня не боятся, словно даже не замечают. Только скандальные кулики сорвались и кружат над головой с писклявым криком. Утки — те лишь чуть головы повернули, но так и остались, кто лежать, а кто стоять на одной ноге. Даже осторожные морские зайцы не шевелятся, прикидываясь камнями. Благодать и доверие, словно в раю.

…Серое утро. Высокие облака никак не решатся на дождь, изредка роняя крупные капли, как слезы. Все вещи уже уложены в лодку. Экспедиция закончилась. Властный мужской пейзаж Кольского рваными своими скалами, допотопным камнем, колючим контуром тайги глубоко, как в податливом воске, отпечатался во мне. Мягко внутри оказалось для Кольского. Он — застывший низкий звук в чистоте. Навсегда останется он неясной тоской, прозвучит из памяти среди приторных лугов и березок. И выкинет из повседневности жесткой рукой. Словно наяву теперь видишь, словно сам помнишь, как кипели, пучились тут базальты, ворочались лавы, сжимались и трещали монолиты. И вдруг кто-то главный сказал — замри. И все застыло в секунду до неизвестного срока, лишь море качается и качается в огромной каменной своей чаше.

Источник

 Компания "Арт Колор Групп" предлагает Вам услуги по прямой полноцветной печати на ПВХ с высоким разрешением, кроме того Вы сможете заказать у нас любой вид полиграфии, печать на коже, изготовление и размещение наружной рекламы, а так же демонтаж рекламных площадей любой сложности.

Полуостров холода. Часть II

У могилы неизвестного норвежца

Есть на окраине Диксона одинокая могила, с которой связана одна из загадок Арктики. Обходя поселок, мы подошли к высокому, крутому берегу, на котором был установлен памятный знак — окруженная массивной железной цепью гранитная плита, у основания которой лежит морской якорь. Надпись на табличке, прикрепленной к граниту, гласила: «Тессем, норвежский моряк, член экспедиции м/ш «Мод». Погиб в 1920 году». Чуть ниже по склону берега стоял старый деревянный крест, на прибитом к нему куске жести было написано: «Вблизи этого места погиб участник экспедиции Руаля Амундсена Петер Тессем».

Начало этой трагической истории относится к осени 1919 года, когда двое участников экспедиции Амундсена отправились с мыса Челюскин к Диксону. В 1918 году Руаль Амундсен на шхуне «Мод» совершал путешествие вдоль северного побережья Евразии. У мыса Челюскин судно зазимовало. Опасаясь за судьбу собранных научных материалов, Амундсен поручил своим спутникам — Петеру Тессему и Паулю Кнутсену — доставить их на полярную станцию острова Диксон. Хотя двум норвежцам предстояло преодолеть в условиях полярной ночи почти 1 000 км, задание не выглядело чрезвычайно сложным — оба были очень опытными путешественниками. 15 сентября 1919 года Тессем и Кнутсен вышли в путь, но добраться до Диксона им было не суждено.

В конце августа 1922 года Никифор Бегичев, отправившийся охотиться на оленей на восточный берег материка напротив острова Диксон, километрах в трех от полярной станции нашел труп человека. Очевидец этих событий, известный геолог Николай Урванцев позднее писал: «Останки представляли собой уже скелет, без кистей рук и ступней ног… В карманах фланелевой рубашки были найдены патроны к винтовке, коробка спичек, перочинный нож и маленькие ножницы. Документов не было. Около пояса лежали металлические часы карманного размера. На задней крышке гравировка по-английски: «Полярная экспедиция Циглера. Петеру Л. Тессему, корабельному плотнику судна «Америка»… На ремешке у пояса висели свисток и обручальное кольцо с гравировкой на внутренней стороне: «Паулина». Ни лыж, ни винтовки поблизости не оказалось.

Погибший лежал навзничь на земле, но сразу под его ногами уже шел гладкий каменный склон. Руки были вытянуты вдоль тела, левая нога прямая, правая немного подогнута». Надо сказать, что за год до этого, осенью 1921-го, возглавляемые Бегичевым поиски двух пропавших норвежцев были прекращены. Поисковые работы оказались практически безрезультатны — партии Бегичева удалось найти в глубине большой бухты у полуострова Михайлова, что в 300 км от Диксона, остатки костра, а в нем обгоревшие кости, принятые за человеческие. Тут же находились разнообразные мелкие предметы — пуговицы, патроны, пряжки. Тогда было решено, что это — стоянка норвежцев, на которой один из них кремировал останки своего погибшего товарища. А почти за месяц до находки тела норвежского моряка неподалеку от полярной станции Диксона экспедиция Николая Урванцева, в которой Бегичев работал проводником, обнаружила близ устья реки Зеледеева (километрах в 90 от Диксона) пакеты с научными материалами и почтой Амундсена, а также личные вещи, без сомнения, принадлежавшие Тессему и Кнутсену. Казалось, картина их гибели ясна — у полуострова Михайлова нашел свою смерть Кнутсен, а на Диксоне скончался Тессем.

На то, что у полярной станции похоронили именно Тессема, как будто указывали обнаруженные рядом с телом часы и обручальное кольцо. Ведь оба эти предмета принадлежали именно ему (Паулиной звали жену Тессема). Однако и кольцо, и часы были найдены не на теле, а рядом с ним. Поэтому появились предположения, что до Диксона добрался Кнутсен, а найденные при нем кольцо и часы он должен был передать родным погибшего ранее Тессема. В середине 1970-х годов после тщательного анализа архивных материалов выяснилось — стоянка у полуострова Михайлова не имеет никакого отношения к переходу Тессема и Кнутсена, что еще больше запутало эту давнюю историю. До сих пор неизвестно, кто из норвежцев похоронен под гранитным обелиском и где находится могила другого.

Стоя на берегу, мы пытались представить себе, как по этому обрывистому склону карабкался измученный, истощенный человек. Возможно, он даже видел огни полярной станции, добраться до которой ему не хватило немного сил и удачи.

Со стороны моря ветром нагнало липкий, влажный туман, начал накрапывать мелкий дождь, пора было поворачивать к заставе.

«Хранилище погоды»

На следующий день мы отправились на остров. Тот же самый катер перевез нас через пролив, и мы оказались в островной части поселка, с которой, собственно, и начался Диксон. Так же как и на материке, здесь все пришло в упадок. Когда-то на острове стояла воинская часть ПВО, несколько лет назад военных отсюда вывели. Но, судя по всему, их поспешный уход больше напоминал бегство. Территория бывшей воинской части захламлена валяющимися в беспорядке бочками, строительным мусором, цистернами, вокруг стоят полусгнившие, местами обгоревшие убогие домишки.

Островной Диксон, словно отражение материкового, — тот же унылый пейзаж запустения, сменивший благополучные дни поселка. Кажется, что здесь давно позабыты все, и живые, и мертвые — местное заброшенное кладбище с повалившимися оградами и упавшими деревянными надгробиями, на которых уже не прочесть имена похороненных людей, выглядит сегодняшним символом этих мест.

На острове расположено одно из немногих все еще работающих предприятий Диксона — Управление по гидрометеорологии.

Мы зашли к синоптикам и — словно попали в другой мир. Чистое, ухоженное здание, просторные кабинеты, на столах компьютеры, окна заставлены цветами. Диксонский метеоцентр — один из важнейших пунктов наблюдения за погодой. Когда-то здесь работали более тысячи человек, почти 40 метеостанций, разбросанных по всему арктическому побережью, занимались непрерывным сбором синоптических и гидрологических данных, ледовой разведкой. Этот тяжелый и опасный труд хорошо оплачивался. Что бы ни случилось, метеоцентр Диксона не закроют — без работы здешних метеорологов навигация в западном секторе Арктики невозможна, да и прогноз погоды по европейской части страны в отсутствие данных из этого региона будет крайне ненадежен. Сегодня Управление по гидрометеорологии переживает далеко не лучшие времена — коллектив сократился в несколько раз, осталось лишь 7 метеостанций, уже много лет штат не пополнялся выпускниками вузов. За мизерную зарплату здесь трудятся в основном люди пенсионного возраста, но и они предполагают остаться на Таймыре еще лишь на год— два, многие уже отправили свои семьи на Большую землю.

На УАЗике одного из метеорологов мы возвращаемся к причалу, заодно осматривая местные достопримечательности — заброшенное здание клуба, закрытую библиотеку, гостиницу. На крутых подъемах нос машины отчаянно задирается, мы въезжаем на главную улицу, приближаясь к памятнику погибшим на Диксоне во время войны морякам-североморцам…

Северная «пятиминутка»

Едва мы вернулись на заставу, прапорщик Плотян, сверкнув золотым зубом, сказал: «Собирайтесь, на рыбалку пойдем». Мы кинулись переодеваться, но оказалось, что наша поспешность напрасна. Мичман Рыжков, капитан пограничного катера, на котором мы должны были отправиться на рыбалку, заявил, что в такой туман он в море не выйдет. Час проходил за часом, а несговорчивый мичман не соглашался ни с какими аргументами Плотяна и вертолетчиков, которым не терпелось наловить рыбы. Наконец, ближе к полуночи Рыжков сдался. Мы погрузили на катер сети, продуктовые концентраты и вышли в море. Спустя сорок минут судно оказалось в виду низменного берега, близ устья речки Лемберова. Рыжков на самых малых оборотах вел катер к суше, поставив на бак матроса, который постоянно промерял глубину метр-штоком. Наконец, метрах в двухстах от берега мичман застопорил мотор и приказал отдать якорь — предстояло пересесть на лодки. Их у нас было три — две резиновые надувные и одна алюминиевая. Тут выяснилось, что хорошо грести умеет только прапорщик. Он лихо управлялся с веслами и через несколько минут уже разгружался на берегу. У нас на веслах — штурманы обоих вертолетов Матвей Носков и Володя Дорошин. Уключины были давно сломаны, лодка вертелась во все стороны, и мы под смех и шутки кое-как добрались до берега. Нос лодки уткнулся в песчаный пляж, покрытый черной галькой, заваленный плавником — бревнами, ветками, сучьями, выброшенными штормами, выбеленными морем и ветром, изрядно потрепанными волнами. Пляж простирался далеко в обе стороны побережья, и повсюду лежали, словно скелеты каких-то гигантов, побелевшие стволы деревьев.

Пока мы пытались добраться до берега, прапорщик успел поставить сети и уже вытащил четырех омулей. Метрах в трехстах от места нашей высадки, на берегу речки, виднелся балок — небольшой домик, его единственное подслеповатое оконце смотрело на море. Мы остановились в этом нехитром жилище, всю обстановку которого составляли двухъярусные нары, стол да печка-буржуйка. Летчики тотчас разожгли в очаге огонь, и внутри фанерной избушки мигом разлилось тепло. Матвей Носков и бортмеханик Сергей Зинчук, вооружившись спиннингами, отправились на речку ловить хариуса. На улице уже принялись разделывать пойманного прапорщиком омуля. Андрей Перминов, ловко орудуя ножом, потрошил и чистил (шкерил) трепыхающуюся рыбу. Ребята принесли с реки чистую воду, поставили на огонь чайник. Все они делали быстро, легко, словно играючи. Посыпались шутки, между делом завязался разговор. Работа у летчиков нелегкая — на старых, видавших виды машинах они в любое время года и порой в самую отвратительную погоду несут службу в небе Арктики. Однако ни от одного из них мы не услышали ни слова жалобы, напротив, летчики производили впечатление очень уверенных в себе, жизнерадостных, нашедших свое место в жизни людей.

Из пойманной рыбы Архипов приготовил «пятиминутку» — мелко нарезанного омуля залил уксусом, посолил, поперчил, добавил лук. Попадающуюся в рыбе икру ели сырой, лишь слегка присолив. Белое полотнище тумана застелило берег, слившись с лежащим кое-где снегом. Прапорщик предложил сходить на реку, посмотреть, как ловят хариуса. Путь через тундру трудноват — ноги частенько проваливались во влажный мох. Прапорщик шел легко, быстро, на ходу рассказывая о тундре, о своем житье-бытье, да еще и успевал собирать грибы. У одного из плесов мы встретили летчиков, на берегу — пяток выловленных ими рыб.

Прапорщик Плотян остался недоволен уловом и повел нас в более рыбные места. Солнце постоянно скрыто низкой серой облачностью и туманом. С высоких речных утесов открылась морская даль, объятая необычайной тишиной и покоем. Прапорщик привел нас к широкому перекату, успев по дороге набрать земляных червей. Рыбалка здесь и впрямь оказалась удачливее — уже через несколько минут на берегу, сверкая серебристыми боками, лежали великолепные красавцы-хариусы.

По возвращении в балок неутомимый прапорщик отправился к морю — там уже вынимали сети. Тут же рыбу разделывали, потрошили, мыли, солили крупной солью и рядами укладывали в пластиковые бочки. Вскоре в них лежало килограммов 200 омуля. После такой работы у всех разыгрался аппетит, пора было вернуться в балок и отведать «пятиминутки». Блюдо оказалось необыкновенно сытным, дополняла трапезу свежепосоленная икра, целый котелок которой переходил из рук в руки. Ночь давала о себе знать — кто-то начал клевать носом у стола, кто-то задремал в уголке.

На берегу из плавника разложили костер. У огня Рыжков положил коптиться пару рыбин. К утру заметно похолодало, туман унесло ветерком, небо прояснилось. Летчики хотели остаться здесь на целый день, но Рыжков стал пугать надвигающимся штормом, и мы засобирались в обратную дорогу.

Край света по имени Эклипс

Минуло трое суток с тех пор, как мы прибыли на Диксон. Наконец погода смилостивилась. Утром было холодно, ветрено, пасмурно, но без тумана, и оба вертолета, сделав прощальный круг над Диксоном, взяли курс на северо-восток, унося нас к мысу Депо. В воздухе нам предстояло пробыть около трех часов, сделать промежуточную остановку на погранзаставе Эклипс, а уже оттуда перелететь на побережье залива Миддендорфа, к конечной цели нашего путешествия.

Застава Эклипс — одна из самых труднодоступных точек нашей страны, связь с которой большую часть года поддерживается только по радио. На заставу с нами летел возвращавшийся из отпуска старший лейтенант Андрей Егоров. Ему тоже предстояло отправиться на мыс Депо — командование пограничников, опасаясь визитов в наш лагерь белых медведей, включило в состав экспедиции лейтенанта в качестве вооруженной охраны. На Эклипсе Егоров должен был забрать снаряжение и оружие.

Маршрут наших вертолетов был проложен над морем. Вскоре под нами появились первые плавучие льды. Эти ледяные поля были еще невелики, между ними видны обширные пространства открытой воды. Не прошло и часа, как мы покинули Диксон, а все вокруг заволокло туманом. Иллюминаторы словно залеплены ватой, с нашего борта 51 стал едва различим ведущий вертолет. Обе машины поднялись выше, пробив завесу тумана и облаков, за которыми теперь уже не разглядеть ни суши, ни моря.

Наше воздушное путешествие тянулось бесконечно долго, но вот наконец вертолеты начали снижаться. За бортом, в клочьях тумана, появились какие-то полуразрушенные строения, стоящие на берегу моря цистерны. Видимости не было почти никакой, и наши машины снижались очень медленно, словно на ощупь. Мы приземлились на крошечную посадочную площадку, обозначенную оранжевыми огнями. У трапа нас встретила группа пограничников. Для заставы визит вертолета — целое событие, он прилетает сюда не чаще двух раз в год, судно, доставляющее продукты и топливо, приходит раз в год, радиосвязь с внешним миром неустойчива. Это действиительно край земли. Посадочная площадка расположилась прямо у моря, возле берега стоял лед. Унылый пейзаж дополняли огромные цистерны с топливом, развалины домишек, оставшиеся от выведенной части ПВО, кучи ржавых бочек, груды битого кирпича, покореженные ящики, в изобилии разбросанные вокруг, вбитые в грязь куски труб и обрывки проводов. Туман загустел, стал почти осязаем. Наши летчики не рискнули в такую погоду отправиться дальше, и нам пришлось искать приют на заставе.

На Эклипсе пограничники обосновались в 1968 году. Когда мы подошли к каким-то баракам, которые и оказались погранзаставой, то решили, что с конца 1960-х годов здесь ничего капитально не ремонтировалось. Вся застава, на которой живет не более 30 человек, — это, по сути, несколько балков. Даже наших летчиков, повидавших многое, впечатлил вид этого забытого Богом и людьми места. Вокруг кучи разнообразного мусора, лужи горюче-смазочных материалов, убогие, сколоченные из попавшихся под руку досок,постройки. Кажется, человек сделал все, чтобы его существование здесь стало безрадостным и невыносимым.

После стандартного обеда (макароны с тушенкой) мы на небольшом вездеходе отправились на мыс Вильда, туда, где находится единственная достопримечательность этих мест — так называемый крест Колчака. На мысе установлен знак, будто бы сооруженный Колчаком во время плавания «Зари».

За идущим по тундре вездеходом увязались чуть ли не все местные собаки. По мере удаления от заставы пейзаж начал меняться — пропали из виду неказистые постройки, исчез разбросанный по округе хлам. В отсутствие этих признаков человеческой цивилизации отступило какое-то тягостное чувство, не покидавшее нас на заставе. На открывшемся просторе тундры глазу не за что было зацепиться, лишь колеи от гусениц вездеходов вычерчивали на бесконечной равнине замысловатые узоры.

Вскоре мы выехали на песчаный берег, покрытый галькой. Из-под гусениц полетели камни, комья грязи, вездеход прошел еще с километр и остановился на небольшом галечном мысе. На одной его стороне стоял деревянный столб, чуть дальше и ближе к морю расположились в ряд три могилы. Пейзаж был строг и суров, подкрашен туманом. Чуть накренившийся столб — это и есть крест Колчака, на прибитой к нему табличке — координаты этого места и какая-то аббревиатура. Могилы, приютившиеся на мысе, появились здесь в разное время. Одна из них почти 100-летней давности, в ней в 1915 году похоронили кочегара Мячкова, ходившего на судне «Вайгач», которое зимовало у этих берегов. Другая в 1974 году стала последним пристанищем для замерзшего солдата из части ПВО, стоявшей на Эклипсе до 1995 года. На третьей лаконичная надпись: «Сергей Кузнецов 1980—2000». 4 года назад, зимой пограничники — двое солдат и лейтенант — выехали с заставы на МТЛБ (малый тягач легко бронированный). В пути машина сломалась, началась пурга. Один из солдат выкопал яму в снегу и благополучно переждал непогоду. А Кузнецов и лейтенант решили пойти на заставу, до которой с тяжелейшими обморожениями добрался только один офицер. Тело Кузнецова нашли несколько суток спустя…

Мы просидели на заставе еще несколько часов, и вот, ближе к вечеру, когда пограничники уже начали устанавливать для нас кровати, в молочном занавесе тумана появилось «окно». Участники экспедиции заняли свои места в вертолетах, и машины тотчас взмыли в воздух.

Дневник мыса Депо

2 августа, вечер
Белая мгла тумана поглотила берег, вертолеты садятся по приборам. Летчики — настоящие виртуозы: высаживают нас точно на место, у столба, под которым хранится склад Толля. Выгружаемся, не выключая двигатели. Винты взбивают воздух, делая его плотным и вязким. Трудно дышать, нелегко таскать тяжеленные рюкзаки. Наконец машины уходят. Переведя дух, осматриваем окрестности. Вокруг, насколько хватает глаз, — кочковатая равнина, покрытая реденькой травкой, мхом и лишайником, которая постепенно спускается к морю, превращаясь в чередующиеся галечниковые, каменистые и песчаные пляжи. На море стоит лед. Дует очень сильный, холодный ветер. Начинаем устанавливать палатки и тент для кухни, но ветер словно задался целью нам помешать. Дрова для первого костра нашлись на берегу, однако плавника в непосредственной близости от лагеря очень мало. Идем по побережью в поисках топлива. Местность вокруг однообразна и в то же время интересна — кажется, можно без конца ходить вдоль моря. Пока готовился ужин, определили место будущих раскопок — оно находится в нескольких метрах от столба. Туман еще больше сгустился, начался дождь. Забираемся в палатки, устраиваясь на ночлег. Ночевка холодна, но после забот прошедшего спится неплохо.

3 августа
Приступаем к раскопкам. Мерзлая земля почти не поддается ни лому, ни кирке. Работаем, непрерывно сменяя друг друга. Из лагеря иногда приносят горячий чай и бутерброды. За 3 часа углубляемся в грунт примерно на метр и натыкаемся на крышку первой фляги, в которую уложены продукты 30-летней давности. Яма становится все шире, появляются еще две фляги, жестяные банки и два ящика. Работы приостановлены — надо осмотреть находки и понять, какие из них подлежат выемке, а какие необходимо оставить до 2050 года. Целый день идет дождь, наша одежда давно промокла насквозь. Термометр показывает +5°. Чтобы не мерзнуть, необходимо все время двигаться. Продолжаем долбить мерзлоту, теперь работа продвигается медленнее — опасаясь повредить содержимое емкостей, орудовать ломом приходится очень аккуратно.

4 августа
Цель достигнута — мы извлекли из вечномерзлого грунта продукты, выдержавшие испытание временем. В том, что продовольствие прекрасно сохранилось, ни у кого не возникает и тени сомнения — на консервных банках, много лет пролежавших под землей, нет и пятнышка ржавчины. Не располагает к порче и температура, при которой хранились продукты: минимальный термометр, поднятый на поверхность вместе с банками, показывает –37,5°С. Среди 35 наименований продуктов, столь долгий срок находившихся в плену холода, выделяется несколько блистающих желтыми боками консервных банок, на которых написано: «Щи с мясом и кашею. 1900 год». В освободившуюся яму опускаем емкости с современным ассортиментом — мясные консервы, кофе, чай, шоколад, конфеты, сухое молоко… Работу заканчиваем уже под вечер, без перерыва льет все тот же дождь. Лагерь утопает в грязи.

5 августа
Непогода наконец оставила нас. Прекратился дождь, нет ни малейшего намека на туман, горизонт раздвинулся, открыв вдруг самые отдаленные берега залива Миддендорфа. Все вокруг пропиталось дождевой влагой, мерзлая земля не принимает воду. Последний день нашего арктического путешествия на исходе, завтра должны прилететь вертолеты.

6 августа
Ранним утром сворачиваем лагерь, с опаской глядя, как все новые волны тумана заливают берег. Мыс тонет в белой липкой влаге, висящей непроницаемым плащом в холодном утреннем воздухе. С каждой минутой тают наши надежды на то, что вертолеты смогут сегодня прийти за нами. Все вещи давно собраны, мы сидим на тюках, томясь в ожидании. Проходит несколько часов, и вдруг ветер доносит шум винтов вертолетов, он то приближается, то исчезает вовсе — летчики ищут нас в призрачных владениях тумана. В воздух одна за другой летят ракеты, и прямо перед нами, разорвав винтами туманную пелену, опускаются обе машины. Погрузка занимает несколько минут. Перед тем как захлопнуть люк, я оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на этот краешек далекой земли, принадлежащий стране по имени Таймыр.

Источник

 Компания "Арт Колор Групп" предлагает Вам услуги по прямой полноцветной печати на ПВХ с высоким разрешением, кроме того Вы сможете заказать у нас любой вид полиграфии, печать на коже, изготовление и размещение наружной рекламы, а так же демонтаж рекламных площадей любой сложности.

Полуостров холода. Часть I

У самого северного края Евразийского континента, за Полярным кругом, в обширных владениях Арктики лежит объятый водами Студеного моря огромный полуостров. Эту оконечность матерой земли давно облюбовал холод. Здесь бесконечно долгой зимой пурга и метель без устали штопают черное платье полярной ночи, мороз и ветер усердно обновляют бело-голубую краску застывших равнин, пустынные пространства которых посещают лишь белые медведи да песцы. Скоротечное лето, едва освободив эту землю от белоснежных одежд, облачает ее в пестрый, яркий наряд, щедро украшенный желтыми пятнами ягельников, голубыми брызгами бесчисленных озер, тончайшим зеленым кружевом карликовых деревьев. Начинается пиршество жизни — в тундру приходят стада северных оленей, от идущей на нерест рыбы вскипает вода в холодных быстрых реках, над озерами не смолкает гусиный гомон.

Выстуженные недра этого края, даже летом скованные вечным холодом, хранят несметные сокровища. Земля эта богата и обильна, и имя ее — Таймыр. У самого северного края Евразийского континента, за Полярным кругом, в обширных владениях Арктики лежит объятый водами Студеного моря огромный полуостров. Эту оконечность матерой земли давно облюбовал холод. Здесь бесконечно долгой зимой пурга и метель без устали штопают черное платье полярной ночи, мороз и ветер усердно обновляют бело-голубую краску застывших равнин, пустынные пространства которых посещают лишь белые медведи да песцы. Скоротечное лето, едва освободив эту землю от белоснежных одежд, облачает ее в пестрый, яркий наряд, щедро украшенный желтыми пятнами ягельников, голубыми брызгами бесчисленных озер, тончайшим зеленым кружевом карликовых деревьев. Начинается пиршество жизни — в тундру приходят стада северных оленей, от идущей на нерест рыбы вскипает вода в холодных быстрых реках, над озерами не смолкает гусиный гомон. Выстуженные недра этого края, даже летом скованные вечным холодом, хранят несметные сокровища. Земля эта богата и обильна, и имя ее — Таймыр.

Наследство барона Толля

Утром 27 августа 1900 года в залив Миддендорфа, у западного побережья Таймыра, самым малым ходом, беспрестанно измеряя глубину лотом, вошла трехмачтовая шхуна. Несмотря на все меры предосторожности, в незнакомых водах судно село на мель. Тотчас данный задний ход и сильное встречное течение помогли быстро сняться с камня, не повредив корпус. Шхуна отошла назад, на глубину и бросила якорь на глинистом грунте. Проглянувшее в этот момент из-за облаков солнце осветило борт судна, на котором легко читалось название шхуны — «Заря». Это была яхта Русской полярной экспедиции, которая под началом известного исследователя Арктики геолога барона Эдуарда Васильевича Толля 21 июня 1900 года отправилась из Кронштадтского порта на поиски легендарной Земли Санникова. По утвержденному Академией наук плану, экспедиция к исходу лета 1900 года должна была достичь восточного побережья Таймыра и зазимовать севернее Хатангского залива, занявшись исследованием этого почти неизученного участка полуострова. Весной «Заре» предлагалось направиться к Новосибирским островам, найти и изучить еще не открытые земли, оставшись в Арктике на вторую зимовку. Планировалось, что, перезимовав, судно попытается пройти Северным морским путем и, миновав Берингов пролив и северную часть Тихого океана, закончит плавание во Владивостоке.

В заливе Миддендорфа, который путешественники поначалу приняли за Таймырский пролив, «Заря» простояла почти три недели — путь судну преградили льды. Во время этой вынужденной задержки на одном из мысов пустынного побережья участники экспедиции заложили продуктовый склад (или, как тогда говорили, депо), которым Толль рассчитывал воспользоваться, совершая зимние походы по Таймыру. Однако планам Русской полярной экспедиции не суждено было осуществиться. Ледовая обстановка по маршруту плавания «Зари» оказалась столь тяжела, что судну лишь к сентябрю 1901 года удалось пробиться в район Новосибирских островов, израсходовав при этом почти весь запас угля. Когда стало ясно, что продолжение плавания по намеченному плану невозможно, Толль решился на отчаянную попытку — в начале июня 1902 года начальник экспедиции в сопровождении астронома Фридриха Зееберга и двух каюров Николая Дьякова и Василия Горохова на собачьих упряжках отправился по дрейфующим льдам к острову Беннетта, надеясь разрешить наконец загадку Земли Санникова, которая, по мнению Толля, находилась в пределах прямой видимости от острова Беннетта. О дальнейшей судьбе этой четверки почти ничего не известно. Спасательная экспедиция лейтенанта Александра Васильевича Колчака, добравшись до острова Беннетта, обнаружила там следы пребывания партии Толля, отчет о жизни на острове и записку, в которой сообщалось, что отряд направился по льду к Новосибирским островам. О том, что произошло дальше, не знает никто…

Оставшийся невостребованным продуктовый склад на мысе Депо в 1973 году в ходе целенаправленных поисков обнаружила одна из групп полярной экспедиции Дмитрия Шпаро. Тогда из вечной мерзлоты извлекли часть оставленных Толлем продуктов, которые даже по прошествии столь длительного времени отлично сохранились и ничуть не утратили своих качеств. Этим случайно поставленным уникальным экспериментом по долгосрочному хранению продуктов заинтересовались специалисты Министерства пищевой промышленности СССР. Опыт решено было продолжить — на следующий год на мыс Депо отправилась экспедиция, которая забрала для исследований еще часть продовольствия из склада начала века и заложила продукты образца 1974 года. 6 лет спустя группа ученых и путешественников снова посетила мыс Депо. Очередной срок выемки и закладки продуктов был намечен на 2000 год. Однако из-за материальных трудностей поездка не состоялась. И вот в 2004 году Российская сельскохозяйственная академия, Федеральное агентство по госрезервам и клуб «Приключение» Дмитрия Шпаро при поддержке Пограничной службы организовали экспедицию на побережье залива Миддендорфа. Это была уникальная возможность поучаствовать в небывалом эксперименте и побывать в самых труднодоступных местах Таймыра.

Будни воздушных дорог

Уже больше трех часов мы находились в полете, с нетерпением посматривая в иллюминаторы в надежде вот-вот увидеть в разрывах облаков остров Диксон. Далеко позади осталась Воркута, откуда на двух вертолетах Ми-8 Отдельного арктического погранотряда стартовала наша экспедиция. Еще утром при погрузке экспедиционного снаряжения в вертолеты мы грелись под лучами яркого, незаходящего солнца и нам не верилось, что где-то может быть нелетная погода, о которой только и говорили все вокруг. Когда большая часть наших рюкзаков и баулов уже скрылась в чреве вертолетов, кто-то из пограничников, помогавших нам грузиться, сказал, показывая на одетого в камуфляж невысокого, плотного человека лет пятидесяти: «С Архиповым в любую погоду долетите до точки. Во всей Арктике не сыщется такого места, где бы он не смог сесть». Командир эскадрильи Константин Архипов был назначен старшим в полете к мысу Депо, он же командовал вертолетом с бортовым номером 47. Нас распределили по машинам, по семь человек на каждый вертолет. Летчики посматривали на гражданских немного снисходительно, но с любопытством. Командир борта 51, второго вертолета экспедиции, Олег Сидоров, зайдя в салон машины, с сомнением глянул на нас и строго сказал: «В полете не курить, по салону не ходить, до тех пор, пока не будет команды, машину не покидать, — и, помолчав, добавил: — Если что, выпрыгивать вам надо через хвостовой люк».

Наши вертолеты были оборудованы дополнительными топливными баками — три здоровенные бочки литров по 700 каждая втиснуты и без того в не очень просторный салон. Угол в хвосте машины завалили экспедиционным имуществом. В «воздушном извозчике» оказалось очень тесно, сидеть пришлось на узкой деревянной скамеечке, поставленной между баками. В салоне — резкий запах авиационного топлива, сильная вибрация и оглушающий рев двигателя.

…Сотни километров прошли вертолеты над тундрой и морем. Пейзаж, предстающий за мутноватыми стеклами иллюминаторов, довольно однообразен — плоская, прорезанная многочисленными ручьями и речушками равнина в палевых и коричневатых тонах, разбавленных зеленью карликовой растительности. Иногда машины оказывались над морем. Внизу — штиль, с удалением от берега вода теряла свой серый цвет и вспыхивала синевой. Временами вертолеты входили в облака и завесы тумана, тогда картинка за бортом исчезала и мы видели только ведущий вертолет — борт 47 держался впереди и чуть левее нас. Вынырнув из тумана, снова видели под собой тундру, на ее плоской поверхности реки выписывали невероятные петли. В салоне заметно холодало — чувствовалось приближение настоящего Севера, пришлось утепляться.

К исходу четвертого часа полета из кабины пилотов вышел бортинженер Андрей Перминов. На его широком, добродушном лице — улыбка. Он чтото кричит нам, но мы ничего не слышим, все перекрывает гул двигателя. Андрей тычет пальцем в иллюминатор, мы прилипаем к стеклянному окошку и видим, что под нами остров, на берегу которого расположился небольшой поселок, состоящий в основном из 3—5-этажных зданий. Остров отделен нешироким проливом от материка. На побережье континента рядами выстроились дома, в порту высятся краны, на холмах разбросаны антенны. Сомнений быть не может — мы прилетели в знаменитый Диксон.

В ожидании Диксона

Вертолеты развернулись, заходя на посадку со стороны моря. Через несколько минут мы окажемся в поселке Диксон, о котором каждый из нас знает еще с детства. Это тот самый, единственный на побережье Карского моря порт, овеянный славой имен знаменитых полярников и путешественников, воспетый в стихах, описанный в многочисленных газетных статьях и книгах. Отсюда полярные летчики устремлялись в ледовую разведку, в этот порт заходили после долгих и опасных плаваний суда ледокольного флота, здесь, отрезанные от всего остального мира, на полярных станциях жили метеорологи. В 1970—1980-х годах, читая газетные публикации, посвященные Диксону, не верилось, что в этом крае, где зима продолжается 7—8 месяцев, а морозы доходят до 50°, строят на вечной мерзлоте многоквартирные дома, есть свои хорошо оборудованные поликлиника и больница, Дом культуры, музей и даже самая северная в стране картинная галерея. Казалось невероятным, что люди здесь живут обычной жизнью, дети ходят в школы и детские сады, посреди арктической пустыни выращивают в теплицах овощи и содержат собственное стадо коров. Тогда, 20—30 лет назад, от желающих переехать на Диксон не было отбоя. Привлекала, конечно, не только романтика Крайнего Севера и красота первозданной природы, но и весьма приличные зарплаты, отличное снабжение (ассортимент диксонских магазинов даже не снился большинству советских граждан), многочисленные льготы, налаженный быт, неплохое медицинское обслуживание. В ту пору в удобную гавань порта регулярно заходили суда, следующие по Северному морскому пути, и Диксон стали именовать не иначе как воротами Арктики.

…Шасси вертолетов мягко коснулись взлетной полосы. Винты машин застопорены, и мы выходим на бетонную площадку островного аэродрома. На Диксоне нам надо сделать остановку — нужна дозаправка, пилотам требуется отдых, необходимо узнать погоду по дальнейшему маршруту. Несмотря на то что уже конец июля, арктическое лето не балует теплом — температура не выше 5°, резкий холодный ветер пригнал с северо-запада туман. Вокруг аэродрома плоская равнина, ограниченная лишь несколькими холмами, на которых виднеются какие-то строения. По склонам холмов — горы мусора, железного хлама, бочек. На фоне этого рукотворного пейзажа, вызывающего ощущение запустения, радует глаз раскинувшаяся во все стороны тундра, покрытая желтыми куртинками цветущего полярного мака и белоснежными хлопьями «седовласой» пушицы.

Сгустившийся туман «проглотил» наши вертолеты, улегся в лощинках тундры, вполз по склонам холмов. От синоптиков пришли неутешительные вести — в ближайшие три дня вылета не будет, да и предварительный прогноз на предстоящие две недели неблагоприятен. Для Диксона такая погода — дело вполне обычное. Армейский ЗИЛ отвез нас на берег — надо перебираться на материк, где как минимум трое суток мы будем гостями погранзаставы «Диксон».

Вотчина пограничной стражи

Упричала нас уже ждал пограничный катер — летом это единственное транспортное средство, которое связывает материковую и островную части поселка. Перебираемся на суденышко, катер отходит от причальной стенки и под бойкий стук дизеля принимается лихо резать серую холодную воду пролива. По берегам острова коегде все еще лежит снег. Короткое морское путешествие закончено, мы на материке. Идем вслед за исполняющим обязанности командира погранзаставы «Диксон» старшим лейтенантом Михаилом Ермаковым. С удивлением рассматриваем поселок, имя которого когда-то гремело по всей стране. Повсюду признаки некогда кипевшей здесь жизни, которая ныне сменилась невероятным запустением. Как напоминание о былых лучших временах на берегу лежит несколько проржавевших насквозь судов. Вдоль пустынных улиц, мощенных шлаком, стоят, словно призраки, брошенные многоквартирные дома с заколоченными окнами, потрескавшимися стенами, облупившейся штукатуркой.

Этот унылый путь до заставы занимает минут двадцать. Территория пограничников, огороженная колючей проволокой, расположилась на окраине поселка. Здесь находится построенное в форме буквы «Ж», приземистое, давно не видевшее ремонта одноэтажное здание, больше похожее на барак. Оно является домом примерно для 40 человек, несущих службу на Диксоне. Несмотря на неприглядный вид здания заставы, в помещениях есть свет, тепло и горячая вода — главное в этих краях.

Пограничники оказались радушными хозяевами, сразу усадили нас за стол. На обед была подана обычная солдатская еда — макароны с мясом. Продукты завозят сюда один раз в год. Поэтому похвастаться разнообразием и изобилием меню пограничники не могут. Овощей хватает лишь на пару месяцев, да и хранить их тут целая проблема. Зато рыба на столе присутствует всегда и во всех видах — жареная, соленая, копченая. Нас угощали омулем, но реки и море здесь богаты и хариусом, и горбушей, и сигом. Рыбацкие и охотничьи трофеи стали хорошим подспорьем на кухне погранзаставы.

Нашим обустройством у пограничников занимался незаменимый на заставе человек — старший прапорщик Игорь Плотян. Обладающий кипучей энергией, он успевал за день сделать тысячу дел. Перед нашим приездом он выловил несколько центнеров омуля, который тотчас был отправлен на кухню: прапорщик — главный добытчик, снабжающий заставу рыбой, олениной, мясом диких гусей. На нем же — обширное пограничное хозяйство, экскурсию по которому Плотян не преминул тотчас для нас устроить. Быстрый, живой, любящий пошутить, прапорщик показывал нам баню, коптильню, хлев с двумя свиньями (одну зарежут на Новый год, другую — на День пограничника), склады, строительство холодильника, при этом на ходу Плотян успевал отдавать какие-то распоряжения, приказания. А еще его забота — те самые свет и тепло, без которых заставе не выжить. Общение с прапорщиком вывело нас из того уныния, в которое поверг ужасающий вид Диксона. Перед нами предстал человек, совершенно не растерявшийся и не опустивший руки в сложной жизненной ситуации, он как будто даже не замечал той разрухи, посреди которой вдруг оказался. Вообще после поездки по Таймыру появилось ощущение, что этот край теперь во многом держится именно на пограничниках. Отсюда ушли и военные, и гражданские, а пограничники остались и занимаются самыми разными, зачастую совсем не своими обязанностями. Ловят браконьеров, доставляют больных к врачам, возят почту. И случись какая беда, первым делом местные власти позовут на помощь пограничников…

Обветшавшие «ворота арктики»

Выйдя за территорию погранзаставы, мы направились в поселок в надежде увидеть хоть что-то, оставшееся от тех романтических времен, когда в Арктику снаряжались экспедиции, вошедшие затем в школьные учебники. К счастью, наступивший в этих широтах полярный день позволял осматривать окрестности без оглядки на время суток. Безлюдный поселок производил гнетущее впечатление. Когда-то здесь жили до 10 тысяч человек, сегодня едва наберется 900. Тех, кто еще остался на Диксоне, переселили поближе к побережью, в относительно новые 5- и 9-этажные панельные дома. Большая часть поселка пустует. Покинутые здания с выбитыми дверями и кривыми крылечками покосились, покрылись трещинами. Заброшенные дворы полны мусора, ржавых бочек, кусков арматуры, остатков техники. Сохранившиеся в изобилии на стенах домов изрядно полинявшие советские лозунги и плакаты добавляют нереальности этой картине, а накатывающие время от времени волны тумана делают все вокруг похожим на сон или чью-то фантасмагорию. Несмотря на царящую тишину, не покидает ощущение смутной тревоги. Кажется, что эти места постигла какая-то страшная беда, эпидемия, пощадившая лишь немногих — люди покинули поселок, а он стоит, словно памятник человеческой трагедии. Вообще место поражает своей неуютностью и неприбранностью, причем таким его сделало именно пребывание человека. Достаточно отойти от поселка на несколько сот метров, повернуться лицом к морю, и взгляду открывается завораживающая бесконечность побережья, где упругие волны уже тысячи лет разбиваются в пыль о дикий камень базальтовых скал. Эдуарду Толлю, посетившему Диксон в августе 1900 года, местные пейзажи неожиданно напомнили среднерусский ландшафт: «Благодаря полуночному солнцу с его золотистым сиянием перед нашими глазами предстала совсем иная, волшебная картина: голые гребни на острове и материке казались покрытыми темно-зеленым еловым лесом, а сквозь деревья виднелись нивы с волнующейся спелой рожью… Бурая и желтая тундра в промежутках создавала обманчивую картину возделанных полей».

Поселок Диксон относительно молод, хотя места эти были описаны еще в XVIII веке, во время Великой Северной экспедиции. Название «Диксон» появилось на морских картах в 1875 году после плавания А. Норденшельда, который присвоил это имя бухте острова в честь шведского предпринимателя Оскара Диксона, финансировавшего экспедицию. Удобная, глубокая бухта пустовала недолго — в нее все чаще стали заходить морские суда. Первым строителем Диксона с полным правом можно назвать барона Толля, который в бытность свою на острове поставил на пустынном тогда берегу угольный склад. Однако официальная биография поселка начинается с 1915 года, когда на острове появился первый домик расположившейся здесь радиостанции. Сегодня, спустя почти 90 лет с момента своего основания, Диксон находится на грани вымирания. Немногочисленные жители поселка работают в порту, местном гидрометцентре, заняты в сфере обслуживания, рыбачат и охотятся.

Надеясь поговорить с кем-нибудь из диксончан, заходим в небольшой магазинчик, расположившийся на первом этаже жилого дома. Пожилая продавщица сокрушенно вздыхает: «Ассортимент невелик — давно не было завоза. Цены раза в 2—3 выше московских, многим не по карману, часто приходится отпускать продукты в долг». Как о последней надежде для поселка местные рассуждают о возможном строительстве нефтепровода от Игарки до Диксона, который позволит перегружать сибирскую нефть на заходящие в порт танкеры. В реализации этого проекта многим видится возрождение позабытого благополучия Диксона, но, оглядываясь вокруг, люди говорят, что это уже скорее сказочные грезы.

Оказавшись в центре поселка, мы остановились перед необычным памятником — на небольшой площадке, образованной огромными глыбами диабаза, возвышался пьедестал, на который будто только что взошел статный, крепкий человек, облаченный в старомодную одежду русских землепроходцев Севера. Любой, кто хоть немного знаком с историей освоения Арктики, без труда узнал бы в этом вышедшем навстречу полярному ветру человеке Никифора Бегичева. В экспедиции Эдуарда Толля Бегичев служил боцманом на «Заре». Впоследствии он осел на Таймыре, исходил этот край вдоль и поперек, открыв несколько островов, успев поучаствовать в спасательных и поисковых экспедициях. В 1927 году во время зимовки в низовьях Пясины его подкосила цинга. В устье этой реки, неподалеку от мыса Входного, и похоронили Никифора Бегичева. В 1964 году его прах был перенесен на Диксон и вмурован в пьедестал памятника. Теперь монумент человеку, открывавшему этот край, стоит посреди поселка, будущее которого так же туманно, как и далекий морской горизонт, в который со своего постамента вглядывается Никифор Бегичев…

Источник

 Компания "Арт Колор Групп" предлагает Вам услуги по прямой полноцветной печати на ПВХ с высоким разрешением, кроме того Вы сможете заказать у нас любой вид полиграфии, печать на коже, изготовление и размещение наружной рекламы, а так же демонтаж рекламных площадей любой сложности.

Земля желтого дьявола

Часть этой экосистемы сохранена в виде первого и самого крупного в США Национального парка Йеллоустон. Заинтригованная рассказами охотников и легендами индейцев, экспедиция Фердинанда Хейдена, побывавшая в 1871 году в Йеллоустоне, привезла такие удивительные сведения, зарисовки и фотографии, что уже через год президент Грант подписал закон о неприкосновенности этой территории и создании «народного» парка.

Сегодня Йеллоустон является домом для медведей гризли, рысей, бизонов, лосей, пум, койотов и еще нескольких десятков видов животных. Но всемирную известность ему принесли многочисленные гейзеры. Увидеть «кипучую» жизнь этих горячих источников, нереальную синь гейзерных озер, обрамленных побелевшими мертвыми соснами, ежегодно приезжают почти 3 миллина человек.
При подъезде к парку с восточного входа, со стороны долины Гремучих Змей, первое, на что обратит внимание путешественник, — это запах. Сероводородный аромат тухлых яиц витает над гейзерными бассейнами парка и близлежащими территориями. Здесь на высоте 7 000 футов над уровнем моря находится огромное озеро Йеллоустон. На дне этого водоема расположены подводные каньоны, гейзерные долины и горячие источники. Кипящие соленые воды гейзеров вливаются в пресные воды озера, порождая необыкновенный подводный мир. Прямо с берега озера Йеллоустон можно увидеть горячие, бьющие под водой источники и фонтаны подводных гейзеров. Берега усеяны гейзерными полями, скоплениями небольших горячих водоемов и фонтанирующих соленых источников, над которыми постоянно висят клубы пара. Форель, щука и какие-то мелкие рыбешки, живущие в озере, держатся на границе двух вод, не заходя в горячие потоки. Давно погибшие сосны, потерявшие кору и покрытые слоем белых солей, которые выпали на мертвых деревьях из гейзерных фонтанов и дымов, отражаются в водах озера Йеллоустон.
Дальше на юго-восток расположен еще один крупный гейзерный бассейн — Вест-Тамб. Территория ВестТамб очень сильно пострадала в 1988 году от пожаров, потеряв большую часть своих лесов. И без того кажущиеся нереальными ландшафты гейзерных долин теперь выглядят особенно зловеще в обрамлении черных мертвых лесов, простирающихся до горизонта.
К западу от Вест-Тамб находится гейзер Старый Служака — настоящая жемчужина Йеллоустона. Вокруг этой достопримечательности выстроен целый гостиничный комплекс. Центральное здание — роскошное многоэтажное шале, построенное в начале XX века по примеру альпийских гостиниц, но с американским размахом. Пройдя через это здание, попадаешь на деревянную дорогу, проложенную вокруг Старого Служаки. Публика располагается у гейзера в шезлонгах, на табуретках, а то и просто на деревянном настиле в ожидании очередного извержения. Бывает, что к жаждущим зрелищ посетителям парка выходит стадо бизонов, которое невозмутимо шагает сквозь туристический поселок, по склонам Служаки — в леса внутренней части парка. Служаку любят не только за зрелищность — вид 55-метрового фонтана кипятка, вдруг с ревом вырывающегося из-под земли, мало кого может оставить равнодушным, но и за пунктуальность. Гейзер извергается примерно каждые полтора часа, и хоть в последнее время несколько удлинил периоды покоя, но по-прежнему отличается редкостной пунктуальностью.
Поблизости имеется еще несколько гейзерных бассейнов — Верхний, Средний, Нижний, Шошон и бассейн Одинокой Звезды. Каждый из них — это переплетение множества изумрудно-зеленых озер, желтых берегов, сложенных серой кипящих гейзеров, и горячих грязевых источников. Число желающих посетить эти места огромно, и потому маршруты здесь строго регламентированы пределами деревянных тротуаров. Прикасаться к гейзерам и бросать туда какие-либо предметы также строго запрещено. Раньше дело доходило до курьезов — один небольшой гейзер был совершенно завален монетками, и его пришлось очищать специальным термостойким водным пылесосом.
К северу, за пышными лугами, прорезанными мелкими речушками и гейзерными долинами, находятся еще два обширных бассейна — Мадисон и Норрис. В последнем расположен самый большой в мире гейзер Стимбот, бьющий на высоту более 90 метров. Ни Мадисон, ни Норрис уже не столь доступны для любого туриста. Сюда можно добраться лишь пешком. В отличие от Старого Служаки большинство здешних гейзеров не так пунктуальны и извергаются не часто.
Еще дальше на север, в окрестностях туристического поселка Мамонт, располагаются горячие источники, которые многочисленными каскадами ванн, озер и водопадов охватывают целый склон горной долины. А к востоку и югу находятся самые известные водопады Йеллоустона — Тауэр, Верхний и Нижний. Все три образовались на реке Йеллоустон, а последние два — в Большом Каньоне этой реки, где она глубоко врезается в желтые горы.
Но чтобы увидеть Йеллоустон понастоящему, нужно отправиться в пеший многодневный поход по внутренним территориям парка. Основная опасность такого путешествия — возможная встреча с медведями гризли. Поэтому туристы проходят необходимый инструктаж. После сдачи небольшого экзамена и подписания всех бумаг надо собираться в дорогу. Покинув наиболее посещаемые места, можно добраться до удаленных гейзерных долин, пересечь вброд теплые болота из желеподобных водорослей, встретить бизонов, оленей, лосей и купаться в теплых полусоленых речках равнин или в холодных горных ручьях парка.

Источник

 Компания "Арт Колор Групп" предлагает Вам услуги по прямой полноцветной печати на ПВХ с высоким разрешением, кроме того Вы сможете заказать у нас любой вид полиграфии, печать на коже, изготовление и размещение наружной рекламы, а так же демонтаж рекламных площадей любой сложности.

Объекты шпионажа

Один из самых технологически оснащенных и занимательных музеев Америки — Международный музей шпионажа — можно было бы назвать Музеем ошибок. Ведь именно из-за ошибок имена агентов разных уровней становятся сначала достоянием гласности, а потом пополняют музейную коллекцию. Так, в залы музея в результате утечек, провалов и разоблачений прибывают досье и послужные списки шпионов, информация о шпионском оборудовании, сенсационные истории о шпионской деятельности. Один из последних примеров и одновременно один из главных героев музея — Олдрич Эймс, высокопоставленный офицер ЦРУ, имевший доступ к самой секретной информации. Мир узнал его имя только тогда, когда он, провалившись в 1994 году, был пожизненно заключен в американскую тюрьму.

Что касается шпионского оборудования, то оно — также разоблаченное — представлено в экспозиции музея во всем своем многообразии. В качестве примера можно привести один из самых впечатляющих экспонатов — деревянный резной орел-герб США. ФБРовцы и сотрудники музея назвали его The Thing, то есть «Штука», почти как персонаж фантастического триллера. Эта «Штука» была подарена московскими школьниками послу США в Москве в 1946 году, когда «холодная война» (главный и самый богатый с точки зрения музейных материалов период истории ХХ века) только начиналась. КГБ оснастил этого орла жучком, который активировался из микроавтобуса, припаркованного неподалеку от посольства, на Садовом кольце. Посол повесил милый подарок от пионеров в своем рабочем кабинете непосредственно над рабочим столом…

Разоблачили орла лишь через 6 лет — в 1952 году, а его начинку продемонстрировали мировому сообществу только в 1960-м: послу Генри Кэботу Лоджу и его коллегам было стыдно перед налогоплательщиками за многолетнюю утечку сверхсекретной информации. После обнародованиия всех фактов получился скандал и конфуз. Вопрос только в том, чей же это был провал — КГБ или ФБР?

Международный музей шпионажа в Вашингтоне (ММШ), как настоящий современный интерактивный музей, не только обрушивает на посетителя огромные объемы подобной информации, но еще и учит. В данном случае — учит вести себя осмотрительно и не повторять ошибок выдающихся и рядовых шпионов, которые могут привести к провалу на любом поприще. Потому что «All is not what it seems» — «Все вокруг — не то, чем кажется». Эта простая мысль внушается посетителю в каждом зале и через каждый экспонат. Она звучит из уст «бойцов невидимого фронта», рассказанная ими самими с экранов многочисленных мониторов. Она явствует из их судеб. А бойцы эти, если они не в тюрьме, как супершпион Олдрич Эймс или высокопоставленный американский контрразведчик Роберт Ханссен, 20 лет шпионивший на СССР и Россию, или не в могиле, как английские аристократы Филби, Маклейн, Берджесс, Блант и Кернкросс — члены знаменитой «кембриджской пятерки», то уж точно в Совете директоров ММШ.

Один из почетных членов Совета — пламенный борец с ленинградскими диссидентами, активный деятель ранней перестройки, а ныне — профессор Центра изучения проблем контрразведывательной деятельности и безопасности в Александрии (штат Вирджиния) — General Oleg Danilovich Kalugin. Калугин, появляющийся на самом большом экране в своеобразном Зале Шпионской Славы с каким-то не очень внятным выступлением о том, как в Вашингтоне то ли он когото вербовал, то ли его самого вербовали, служит ярким подтверждением правоты музейных кураторов — действительно, не стоит доверять тому, что кажется на первый взгляд.

Об этом же свидетельствует судьба Энтони Бланта — самого высокопоставленного члена «кембриджской пятерки», который был разоблачен позже других, а именно — 15 ноября 1979 года. В этот день Маргарет Тэтчер сообщила палате общин, что сэр Энтони Блант, бывший главный хранитель коллекции произведений искусства Ее Величества Королевы, много лет был советским шпионом и «ловцом талантов» для СССР. Оказалось, что он добровольно сообщил о содеянном еще в 1964 году, но во избежание грандиозного скандала и дополнительных утечек информации его тихо лишили рыцарского звания и оставили на свободе.

Еще один слоган музея: «Now You’ll Know» — «Теперь вы узнаете все». Ощущение почти полного знания о шпионаже как историко-культурном явлении, о главных героях-разведчиках, о методах и инструментарии их тяжкой работы создается за счет ударных музейных аттракционов. Они же наводят на мысль о том, что интернациональное и аполитичное шпионское сообщество, подобно легендарным масонским ложам, правит миром. Музей сразу берет посетителя в оборот и заставляет отвечать на массу вопросов, выполнять множество заданий, бесконечно обращаться к компьютерам, которыми напичканы залы, то есть испытывать на себе воздействие самых совершенных музейных технологий. Для осуществления такой игры с посетителями понадобились шестилетние усилия известных в Америке и во всем мире дизайнерских и архитектурных фирм и музейных консультантов. В результате их трудов музей, открытый в июле 2002 года, сразу стал туристической Меккой столицы США. С мая месяца и до поздней осени в этот в общем-то недешевый частный музей выстраиваются длинные очереди и администрация устанавливает сеансы посещения.

Здания с историей

ММШ расположен в историческом центре города. Отсюда рукой подать и до главных музейных достопримечательностей Вашингтона, и до штаб-квартиры ФБР. В четырех кварталах от него — Национальный Молл — огромная площадь, которую заключают с разных сторон Капитолий и монумент Джорджа Вашингтона. Здесь же расположены все главные американские музеи — комплекс Смитсоновского института с Музеем аэронавтики и космонавтики, музеями естественно-научной и американской истории и другими, а также Национальная галерея. На другой стороне улицы — Национальная портретная галерея (также часть Смитсоновского института). Китайский квартал — тоже рядом. Ближайшая остановка метро так и называется: «Галерейная/Китайский квартал».

Музей занимает целых 5 исторических зданий, построенных в 1870—1890 годах (что для Америки — далекое прошлое). Все они объединены в комплекс, в который входят экспозиционные залы, хранилище, офисы, музейные магазины, кафе и ресторан, и вместе выглядят очень эффектно. В отличие от прочих музеев и правительственных учреждений, расположенных в районе Молла, эти типичные для поздней викторианской офисной архитектуры дома из красного кирпича с красивыми карнизами и витринами не кажутся помпезными. Они тщательно отреставрированы и стилизованы под американские фильмы 1930—1940-х годов.

У некоторых зданий — весьма нетривиальная история. В музейном фаст-фуде, носящем гордое имя Spy City Cafe — «Городское шпионское кафе», прямо на столешницах «начертаны» вопросы и ответы некой викторины. Например: «Кто был самым знаменитым охотником за шпионами?» Ответ: «Эдгар Гувер, директор ФБР с 1924 по 1972 год». Один из вопросов напрямую связан с историей главного музейного здания: «Какая «красная опасность» угрожала Вашингтону в том месте, где Вы сейчас находитесь, за 4 858 миль от Москвы?» Ответ: «Конечно, коммунисты не прятались под каждой американской кроватью (как утверждала пропаганда в годы маккартизма. — Прим. авт.), но некоторое их количество находилось непосредственно над Вами. В этом здании, в комнате № 306, с 1941 по 1948 год располагалась штаб-квартира четвертого окружного отделения коммунистической партии США, за которой внимательно следило ФБР». Когда здание реконструировали под Музей шпионажа, дверь в офисы коммунистов сохранили и сделали частью экспозиции.

Проверка на прочность

Первое, что вы слышите, когда входите в музей и встаете в очередь за билетами, это бесконечно повторяющиеся вопросы: «Ваше подлинное имя? Нет, нас интересует Ваше подлинное имя! Кто с Вами работает? На кого Вы работаете?» И так далее… Это фонограмма допроса задержанного шпиона. На вопросы пока отвечать не надо — они просто помогают скоротать время в очереди и в своеобразном «накопителе», где собирается группа на очередной сеанс. Но поневоле напрягаешься и сосредотачиваешься: что, если и вправду придется держать ответ перед органами — отечественными или зарубежными.

Над дверями лифта, который поднимает граждан, размышляющих о своем подлинном имени, висит, слегка покачиваясь на стропах и цепях, Феликс Эдмундович Дзержинский. То есть, конечно, не сам Главный Чекист, а известный памятник с Лубянской площади. Уверен, что подавляющее большинство посетителей понятия не имеют, кто этот мужчина с бородкой-эспаньолкой в длиннющей шинели и за что с ним так обошлись. Ведь сюда приходят в основном американцы и по преимуществу школьники — целыми классами с учителями или родителями, что естественно для такого просветительского музея-аттракциона, очень похожего на компьютерную игру-стратегию или игру-симулятор (то же самое, кстати, наблюдается и в другом чрезвычайно популярном вашингтонском музее — Музее Холокоста). И потому объект (Дзержинский) не столько информирует, сколько озадачивает и пугает— неосведомленный может подумать, что это какой-то шпион из далекого прошлого, у которого тоже хотели выяснить его настоящее имя... Скорее всего, Железный Феликс — экспозиционный вклад нашего соотечественника генерала Калугина, который лучше других знает, что произошло в Москве в августе 1991 года. С другой стороны, для тех, кто понимает, это намек на то, что шпионские войны нынче — это уже не схватка Востока и Запада, тоталитаризма и демократии, а нечто иное — например, борьба с международным терроризмом. Такое послание посетителю — мол, не напрягайтесь, господа, главного врага мы уже одолели, так что не волнуйтесь и попытайтесь получить удовольствие от нашей экспозиции.

Легенды и прикрытия

Удовольствия начинаются прямо в лифте и в первом зале, украшенном эмблемами спецслужб не только великих держав, но и экзотических африканских, восточноазиатских стран и бывших советских республик: голос из динамика предупреждает, что слежка за вами уже ведется. Здесь же на стендах разложены образцы документов и валют и масса мелочовки, без которой шпиону невозможно отправиться в стан врага. Здесь, в этой комнате, каждый может выбрать для себя легенду, прикрытие и постараться запомнить все связанные с ними детали — биографию, цель поездки, контакты. Я, например, примерил на себя личину 34-летнего бизнесмена по имени Джон Кемпбелл, который торгует одеждой и едет на соответствующую ярмарку в Будапешт. Компьютер проверит легенду на входе в основную экспозицию, который являет собой некое пересечение границы. Если вы совершите несколько ошибок и забудете какие-то детали, начнутся неприятности. Из музея, конечно, не выгонят, но компьютер укажет на нежелательность вашего пребывания на подведомственной ему территории. Впрочем, на экспозицию можно проскользнуть и минуя интерактивные тесты.

Из зала «Легенды и прикрытия» группу посетителей провожают на обязательный просмотр «установочного фильма». Из этого достаточно эффектно снятого и бодро смонтированного кино следует, что разведчики и контрразведчики кишмя кишат в мегаполисах и столицах, что в Вашингтоне практически каждый второй скорее всего шпион, что одни шпионят из алчности, а другие — по идейным соображениям, но и тем, и другим следует быть осторожными. Они должны научиться искусству изменения внешности и перевоплощения, а также умению уходить от наружного наблюдения и другим полезным навыкам. Потому что судьба разоблаченного шпиона порой ужасна, имени его, скорее всего, никто так и не узнает, а «все вокруг — не то, чем кажется».

Шпионская школа

Тут вы переходите в основную экспозицию, где компьютер проверяет знание легенды и начинается обучение в музейной «Шпионской школе». Здесь специалисты ЦРУ и ФБР с многочисленных мониторов учат накладывать грим, работать с аэрофотосъемкой, подслушивать и находить подслушивающие устройства, скрытно фотографировать и вести наблюдение — то есть всему тому, без чего в реальной шпионской жизни не обойтись. Тем же занимаются многочисленные компьютеры. Одни демонстрируют аэрофотосъемку и предлагают, меняя масштаб, тени и очертания объектов, найти на съемке замаскированную иранскую военно-морскую базу или тренировочный лагерь террористов в Афганистане. Другие позволяют «проанализировать опасность» — на экране появляются разные персонажи (рабочий с ящиком для инструментов, полицейский, женщина с коляской), и за отведенное время необходимо определить, кто из них — источник опасности.

Есть компьютеры, которые учат гримироваться или находить загримированного агента. К примеру, даются исходные данные — подозревается женщина-шпионка. Потом прокручивается клип (сценка в метро или в супермаркете), в котором участвует загримированный агент. Нужно кликнуть на фигуру, которая кажется подозрительной. В моем случае шпионка была загримирована под мужчину. Бонус для угадавшего — другой клип, в котором показывают, как мастера грима превращают вполне хорошенькую шпионку в пожилого лысого клерка.

Есть тренажеры и покруче. Над залом проложена вентиляционная труба, в которую можно залезть и ползти по ней до места, откуда слышны секретные переговоры высокопоставленных кубинских офицеров — соратников Фиделя Кастро.

Вообще, жучок (прослушивающее устройство) — один из главных героев Музея шпионажа. В залах «Шпионской школы» представлены десятки, если не сотни вариантов размещения этих смертельно опасных, но полезных насекомых. «Жучки» в пнях и цветочных горшках, в галстуках и каблуках, в сигаретных пачках и дамских безделушках. Жучками начинен и сам музей. Надев наушники, можно услышать разговоры посетителей, находящихся в другом зале.

Среди всевозможных шпионских технических приспособлений есть точные копии вещей легендарных — например, отравленный зонтик, от укола которым погиб болгарский диссидент Георгий Марков (производство КГБ). А есть экспонаты, которыми по каким-то своим внутренним причинам (наверное, потому что это вещи подлинные) музей особенно гордится. При этом выглядят они вполне неприметно, как и должно выглядеть настоящее шпионское оборудование. Некоторые из них хотелось бы выделить особо.

Пистолет в футляре из-под губной помады по прозвищу «Поцелуй смерти» (производство КГБ, 1965 год) — однозарядное стреляющее устройство калибра 4,5 мм, обладающее большой убойной силой, которое было впервые обнаружено при переходе советского агента из Восточного Берлина в Западный.

Миниатюрная камера, замаскированная под наручные часы (Западная Германия, 1949 год): агент мог сделать 6 снимков, прикидываясь, что проверяет, который час.

Камера, позволяющая фотографировать «через стену» (производство Штази, 1980-е годы), совместное производство двух соцстран — чешская механика, немецкая оптика. Такими приспособлениями, приводимыми в действие дистанционно, были оборудованы отели ГДР.

Пальто с пуговицами-фотокамерами (производство КГБ, 1970-е годы). По утверждению музейных кураторов, это устройство так хорошо себя зарекомендовало, что используется до сих пор.

Неизгладимое впечатление производит также объект, выставленный хоть и в другом зале, но, безусловно, относящийся к тому же типу экспонатов, — настоящий шедевр дизайнерской мысли и заботы о тех, кто попал на территорию противника. Это «маскировочные бахилы», изобретенные британской службой М19, которая обеспечивала эвакуацию и спасение английских летчиков во время Второй мировой войны. Обувь состоит из двух частей — обычных гражданских ботинок и теплых летных голенищ, которые можно отрезать специальным вмонтированным в них ножичком. Все это выглядит по-английски элегантно и добротно. По мысли специалистов М19, летчика, попавшего на оккупированную немцами территорию, могла выдать летная обувь, а, оставшись без голенищ, пилот мог вполне раствориться в толпе.

В «Шпионской школе» вас еще научат основам криптографии и взламывания кодов, продемонстрируют, как спрятать в автомобиле 5 человек и пересечь на нем границу, а заодно покажут стреляющий-летающий суперавтомобиль Джеймса Бонда «Астон Мартин».

Шпиономания

Огромный раздел музея — шпионские войны, история шпионажа. Здесь можно узнать о легендарных японских ниндзя, увидеть древнейший пример шпионской маскировки — Троянского коня, понять, что Ганнибал смог перейти Альпы и вторгнуться на Апеннинский полуостров с огромным обозом и слонами только благодаря дезинформации, распространявшейся его шпионской сетью. Подобно опытному древнеримскому разведчику, каждый может намотать ремень с вырезанными буквами на палку определенной толщины и получить сообщение о том, что «вторжение произойдет на рассвете 23 марта».

Вы обнаружите, что отцы нации — Джордж Вашингтон и Бенджамин Франклин — не только заложили основы американской демократии и государственности, но еще и создали целую систему дезинформации, вводившую в заблуждение британских разведчиков. А Томас Джефферсон в 90-х годах XVIII века изобрел шифровальный цилиндр (он выставлен тут же), принцип которого использовался для дешифровки даже во время Второй мировой войны. Здесь даже Даниэль Дефо предстает не только одним из основоположников маринистской литературы, но и «отцом британских спецслужб», добровольно возложившим на себя обязанности штатного разведчика при палате общин. Заметим, что после опубликования «Робинзона Крузо» со шпионской деятельностью он завязал.

В небольшом зале, декорированном под будуар, вам поведают о роковых женщинах-шпионках, чьим главным профессиональным инструментом была сексуальная привлекательность. Изящное трюмо используется как экран, на котором демонстрируется слайд-фильм. Главная звезда, конечно, Мата Хари.

Отдельный раздел с эффектным слайд-фильмом посвящен делу Дрейфуса, невинно осужденного в 1894 году на пожизненное заключение за шпионаж в пользу Германии. Как известно, Дрейфуса оправдали в 1899м во многом благодаря возбудившему общественное мнение письму Эмиля Золя «Я обвиняю». Видимо, в знак заслуг великого французского писателя в деле борьбы со шпиономанией основатели ММШ назвали его именем дорогой французский ресторан, входящий в музейный комплекс.

Наименее убедительным, что естественно, представляется небольшой зал, посвященный зарождению и первым шагам советских спецслужб. Здесь все свалено в кучу — «красный террор», разоблачение и казнь британского супершпиона Сиднея Рейли (который почему-то стоит в одном ряду со шпионившим на Россию в годы Первой мировой войны полковником Редлем — руководителем разведки и контрразведки австрийской армии), ужасы сталинских застенков, где погибли обвиненные в шпионаже Исаак Бабель и Карл Радек (довольно странный набор персонажей). Музейные дизайнеры предъявляют кабинет следователя НКВД с тяжелой мебелью и двумя телефонами и воссоздают комнату для допросов в Бутырках со шкафом, за дверцами которого — одиночная камера. Все это называется «Двери в ад». Звучат здесь и песни — революционные («Отречемся от старого мира»), времен Гражданской войны («Волочаевские дни») и просто русские народные песни, не имеющие к делу никакого отношения. В витринах лежат боевые награды: медали «За боевые заслуги» или «За оборону Москвы», которыми, как указано на этикетке, награждались «советские солдаты и агенты НКВД в годы войны». Хочется надеяться, что солдат все-таки было больше.

Как-то бедненько все это. И ни слова о том, как извели эмигрантское подполье, как успешно действовали службы легендарного Павла Судоплатова. Обидно. Ведь в таком сугубо профессиональном контексте нашим доблестным чекистам тоже есть что предъявить!

Дисней и «Энигма»

Музей буквально распирает от информации и экспонатов по истории шпионских войн. Обо всех рассказать просто невозможно. Но есть такие, мимо которых не пройти. Они, скорее, рассказывают о времени и самых ярких его приметах, чем о собственно шпионской деятельности. Ну как не зайти в небольшой зал, стилизованный под американский кинотеатр 1930—1940-х годов, где крутят патриотическую хронику, фрагменты из модных в те же времена шпионских фильмов (лучшие из них были сняты Альфредом Хичкоком), и даже диснеевские мультфильмы, в которых Дональд Дак призывает выявлять шпионов и работать на оборону страны.

Очень стильно выглядит витрина с настольными играми, комиксами и игрушками, главный герой которых — Джимен, агент ФБР, сражающийся со шпионами. «Джи-меномания» — один из главных успехов гуверовской пропаганды. Говорят, что агентов ФБР стали называть джи-менами после того, как в 1933 году один крупный гангстер при задержании прокричал: «Don`t shoot, G-men!» — «Не стреляйте, джентльмены!»

Вторая мировая война — один из главных музейных сюжетов, состоящий из множества захватывающих историй. Это — и позор Перл-Харбора, которого, как явствует из экспозиции, можно было избежать. Это — и разоблачение группы террористов-саботажников, которые доплыли до американского берега на немецкой подводной лодке, высадились на Лонг-Айленде и были арестованы через несколько дней, так и не успев ничего взорвать. Их выдал ФБР Джордж Даш, один из участников высадки. Шестерых его товарищей казнили, а сам он вернулся после войны в Германию. Это — и шпионская и разведывательная деятельность звезд: певицы Жозефины Беккер, кинорежиссера Джона Форда, актрисы Марлен Дитрих и даже известного бейсболиста Мо Берга. Каждый из них работал на победу, используя свои таланты, а Мо Берг сыграл не последнюю роль в приостановке немецкого атомного проекта — он попросту запугивал одного из известных физиков, который работал над проектом.

Отдельный зал посвящен «Энигме» — знаменитой немецкой шифровальной машине, за которой долго охотились американцы и англичане. В конце концов ценой многочисленных жертв ее выкрали и с огромным трудом расшифровали код, над чем трудился Алан Тьюринг — выдающийся английский математик-программист — совместно с первой вычислительной машиной «Колосс-I». Англо-американские военные историки до сих пор считают взлом «Энигмы» одним из главных факторов победы во Второй мировой войне. «Энигма» даже стала кинозвездой. В 2000— 2001 годах о ней сняли два знаменитых и не имеющих почти никакого отношения к реальной истории фильма — английский «Энигма» (со звездой Кейт Уинслет) и американский «Ю571» (со звездами Харви Кейтелем и Джоном Бон Джови). Чтобы узнать об «Энигме» все, нужно идти в Музей шпионажа. Здесь можно не только увидеть и потрогать ее точную копию, но и попытаться что-то на ней зашифровать и даже самостоятельно взломать пресловутый код, играя на многочисленных компьютерах. В ММШ «Энигма», погубившая много народу, стала аттракционом.

Горячие точки «холодной войны»

«Атомный шпионаж» и «охота на ведьм» времен маккартизма — нечто вроде обязательных блюд в Музее шпионажа. Главный же деликатес и аттракцион послевоенного раздела — Берлин, «город шпионов», «самая горячая точка «холодной войны», много раз отснятая и описанная война ЦРУ и МИ6 против Штази и КГБ. Дизайнеры любовно реконструировали в залах уголок берлинского кафе — излюбленное место встреч шпионов разных стран, которые, кажется, в огромном количестве населяли Восточную и Западную оккупационные зоны. Здесь можно посидеть в знаменитом полукилометровом туннеле, который американские и английские спецслужбы прорыли под Восточным Берлином и оборудовали самыми совершенными подслушивающими устройствами (переговоры советских военных и дипломатов тоже можно послушать). Туннель просуществовал около года — в апреле 1956 года советские солдаты и восточноберлинские полицейские вскрыли его, как консервную банку. Существует версия, согласно которой русские знали о туннеле с самого начала и гнали туда дезинформацию. Но американцы и англичане все равно им очень гордятся, хотя бы как технологическим шедевром — произведением «шпионского искусства». Опять же никто не знает, кто в данном случае провалился и ошибся — КГБ или ЦРУ с МИ6. Все-таки всего за год было записано около 40 тыс. часов телефонных переговоров, на расшифровку которых ушло больше 2 лет. Кстати, «сдал» туннель советский разведчик и одновременно важный чин британской МИ6 Джордж Блейк. В 1961 году в Англии ему присудили 42 года тюремного заключения — по году за каждого британского агента, погибшего по его вине в СССР. В 1966 году Блейк бежал из тюрьмы (скорее всего, при помощи Ирландской республиканской армии) и поселился в Москве.

В «берлинском разделе» — стилизованном, но довольно мрачном — есть аттракционы по-своему любопытные. В зале установлена телефонная будка, в которой время от времени звонит телефон-автомат. Если вы снимете трубку, услышите забавный рассказ о супружеской паре — китаянке и гражданине ГДР, которые были агентами трех разведок, что, судя по всему, в Берлине было делом обычным. Немец — аспирант Пекинского университета — и студентка поженились в 1966 году. К этому моменту он уже был агентом Штази, а она — китайской разведчицей. Через год они переехали в Восточный Берлин, перевербовали друг друга и зажили припеваючи на деньги двух спецслужб. Потом их обоих завербовало ЦРУ — они много знали, вращаясь в дипломатических кругах. Жизнь стала еще богаче. В 1990 году, уже в демократические времена, к ним пытались подобраться сотрудники КГБ, но было поздно — они устали.

Зал славы

Музейные кураторы относятся к материалу, с которым работают, со здоровой иронией. Об этом свидетельствует, например, лихо смонтированный ролик, состоящий из фрагментов шпионских фильмов и пародий на них — от Хичкока и Орсона Уэллса до Остина Пауэрса. Но когда речь идет о цеховых нормах и профессиональных идеалах, разговор с посетителем ведется вполне серьезный. Экспозицию венчает пространство, которое можно назвать Залом Шпионской Славы. На больших мониторах крутятся фильмы о разоблачении Олдрича Эймса, а члены Совета директоров музея рассказывают более или менее интересные истории из собственной практики. По стенам развешаны фотографии разоблаченных шпионов, которые достойно прошли свой профессиональный путь, иногда поплатившись за это жизнью. Тут все равны — агенты ЦРУ, Моссада и КГБ. Олег Пеньковский, который, по мнению многих, ценой собственной жизни предотвратил ядерную катастрофу. Разоблаченный и повешенный израильский шпион Элиа Коэн, который сумел под прикрытием проникнуть в сирийское высшее общество. Лари Чин, китайский шпион, работавший в ЦРУ и разоблаченный в 1986 году, задушил себя пластиковым мешком в тюремной камере. Адольф Толкачев, казненный по наводке Эймса. «Архивист КГБ» Василий Митрохин, передавший в 1992 году британским спецслужбам 300 тысяч секретных документов, и многие другие.

Нужные вещи

Музейный магазин — одно из самых симпатичных и привлекательных мест в ММШ. Чего здесь только нет! Разумеется, все о Джеймсе Бонде: его костюмы, его женщины, его оружие, музыка из фильмов о нем и сами фильмы. А также — множество безделушек с двойным дном и тайниками, ручки с невидимыми чернилами, приборы ночного видения, замаскированные под столовые приборы диктофоны, шифровальные (криптографические) игры и головоломки. Или еще — элегантные контейнеры с какими-то гранулами с этикеткой, содержащей информацию, что это сверхсекретные документы ЦРУ, вернее — продукты их ежедневной переработки.

Спецканцтовары — папки для бумаг с грифом «Совершенно секретно», печати, на которых вырезано: «По прочтении — сжечь», «Не копировать», «Это самоуничтожающееся сообщение», «Этого документа не существует».

Особое удовольствие доставляет просмотр книг из известной серии «Для чайников…» Только «чайники» здесь пытаются освоить не Word, а, например, криптографию. В серии также «Методы наружного наблюдения для чайников», «Боевые искусства для чайников», «Деятельность спецслужб» — для них же и тому подобное. По признанию продавцов, самым большим успехом у посетителей пользуются майка с надписью «Deny everything» («Все отрицай») и кепка «Шпион». Есть майка, на которой изложены правила поведения в Москве («Никогда не оборачивайся — ты под наблюдением»; «Всегда доверяй своим инстинктам»). Но это все — игрушки. А если серьезно, то тут можно купить и настоящие прослушивающие устройства (имея в виду, правда, что в некоторых штатах— список прилагается — использование этого приспособления незаконно) или камеру наблюдения, замаскированную под уловитель дыма.

А вы сами похожи на шпиона?

Прежде чем покинуть музей, вы попадаете в своеобразную переходную зону, где одни компьютеры проверяют, как вы запомнили свою легенду, и решают вопрос о том, выпускать вас из страны или сдать спецслужбам, а другие помогают найти окна вашей квартиры на аэрофотосъемке, сделанной со спутника. На стене висит простой объект — зеркало. Оно находится в нарисованном на стене растре оптического прицела. Под зеркалом надпись: «Вы увидели множество шпионских лиц. А вы сами похожи на шпиона?» Вопрос серьезный. Не найдя однозначного ответа, я оглянулся и увидел, что за компьютером два пастора проверяются на знание легенды. О том, что эти люди священнослужители, свидетельствовали только длинные черные пиджаки и белые подворотнички. Выглядели они крайне подозрительно…

Источник

 Компания "Арт Колор Групп" предлагает Вам услуги по прямой полноцветной печати на ПВХ с высоким разрешением, кроме того Вы сможете заказать у нас любой вид полиграфии, печать на коже, изготовление и размещение наружной рекламы, а так же демонтаж рекламных площадей любой сложности.