Когда по обе стороны лесной, мощенной диким камнем дороги начинают проблескивать водные глади, значит, близко Кенозеро. И вот — показывается Никольская часовня, вольно стоящая на высоком «священном» холме над деревней Вершинино. Эта часовня, ставшая символом недавно образованного здесь национального парка, чуть приспустилась на склон, откуда распахиваются озерные просторы с веселыми пирожками островов и колкими контурами лесов, сизеющих по горизонту…
В
Кенозерском краю около 300 озер. Самое большое и глубокое из них —
Кенозеро, площадь которого составляет 99,4 км2, а длина береговой линии —
350 км. Его причудливый абрис на карте напоминает огромного шамана в
страшной маске и с поднятой левой рукой. А в реальности озеро, со
множеством островов, наволоков и заливов, воспринимается небольшим и
уютным. Дали тут близки, а планы слоятся, раскрываясь постепенно, как
театральные занавесы. Его острова — Каменный, Медвежий, Собачий,
Кобылий, Овечий, Боровок, Бухаловский, Виловатый и Мамоновый — отражают в
своих именах едва ли не все стороны жизни…
Что же касается
названия самого озера, то можно предположить, что получило оно его от
реки Кены, вытекающей из плавно сужающейся северо-восточной оконечности —
Кенорецкого плеса.
Кенозерские берега обживались с IV тысячелетия
до н. э. народом Волго-Окского междуречья. 20 поселений эпохи неолита,
относящихся к так называемой Каргопольской культуре, были обнаружены тут
археологами. Заселявшие эти земли в начале I тысячелетия протосаамы к
VI веку были вытеснены племенами легендарной заволоцкой чуди. До сих пор
их финноугорская речь слышна во многих названиях — Чаженьга, Майлахта,
Тамбичлахта, Чолма. До сих пор здесь поминают «чудские ямы» и «чудские
могильники». Гуляли тут и викинги — воины, мореплаватели и торговцы.
Русские
селились на этих землях в два этапа, с X века — новгородцы и
ростово-суздальцы, а после включения Двинской земли в состав Московского
государства (1478 год) — с XV по XVII век уже все остальные.
Историки
утверждают, что культура «леса», характерная для финноугров, и культура
«поля», свойственная русским, вполне мирно уживались между собой и
взаимодействовали, формируя особую культуру Русского Севера.
С
колонистами в эти места пришли священники и монахи. В крае
образовывались монастыри, пустыни и церкви, укрепляющие здешнее
население в христианстве среди языческого окружения. До сего дня по
берегам Кенозера сохранилось 39 деревянных часовен — такой концентрации
нет больше нигде в России. Они ставились в благодарность Богу за
избавление от падежа скота, неурожая, массовых эпидемий, разгула стихий.
Это было в общерусском обычае — возводить обыденные храмы, «об ин
день», то есть «в один день». Большинство из сохранившихся часовен
построены в XVIII и XIX веках по «самовольному хотению» жителей. Каждая
деревня имела свою часовню и свои кресты. Часто строили их из особых
деревьев, срубленных в завеченном лесу, не использовавшемся для светских
нужд. Местоположение этих лесов жители никому не раскрывают и поныне.
А
главное, что все эти часовни и кресты устанавливались по границе
освоенной территории, отделяя этот мир от иного, как пограничным знаком.
Пространство очищалось ими от нечисти, а ее в тайге и болотах, по
мнению кенозерцев, водилось немало…
Впервые
за долгую свою историю самобытная культура Кенозерья привлекла к себе
серьезное внимание во второй половине XIX века. Настоящее открытие этого
края произошло, когда исследователи фольклора — вначале, в 1860 году,
Павел Николаевич Рыбников, а за ним Александр Федорович Гильфердинг —
обнаружили тут нетронутый слой самобытной эпической поэзии и стали
подробно изучать его. Тогда мало кто поверил, что прямо под боком,
недалеко от Петербурга, сокрыт клад народных былин. Древнерусские былины
не были рассеяны по Северу беспорядочно, а локализовались в центрах —
Беломорье, Пинеге, нижней Мизени, нижней Печоре. Наиболее богато
былинными традициями было Заонежье, где жили тогда известные сказители.
Таким центром явилось и Кенозерье. Посетив эти места 10 лет спустя после
экспедиции Рыбникова, Гильфердинг отметил явное угасание былинных
традиций, и только на Кенозере они продолжали процветать. «Свобода» и
«глушь» — так объяснял он это обстоятельство. 83 былины из Кенозерья,
неподдельные жемчужины народного героического эпоса, вошли в его сборник
«Онежские былины» 1873 года, который до сих пор остается классикой для
каждого серьезного фольклориста. До нас дошли имена сказителей старин:
Трофима Григорьевича Рябинина, Кузьмы Ивановича Романова, Василия
Петровича Щеголенка.
На вопрос, как и отчего возник этот былинный
клад именно тут, Гильфердингу ответить было не суждено… Одно он знал
точно, что именно на Кенозере «воздух... еще пропитан духом эпической
поэзии». Это чувствуется здесь и сегодня, хотя давно умолкли сказители и
былины заняли почетные, «неживые» места на книжных полках.
Национальный парк «Кенозерский»
Во
втором десятилетии XX века с русским наследием все стало просто и ясно,
и народная культура Севера тихо угасала по глухим углам. Лишь
хрущевская «оттепель» пробудила «шестидесятников», людей небезразличных и
активных, образованных и совестливых особой, «коммунистической
совестью», чуть похожей на христианскую. Не находя реальной опоры в
настоящем, они протягивали руку в прошлое, туда, дальше — за 1917 год,
но там была пустота. И они, вдруг затосковав о Руси, почувствовали себя
обворованными. На этой волне и возник интерес к иконам, народному
творчеству и деревянному зодчеству.
Зашевелились московские
ученые, археологи, биологи, историки, художники и архитекторы.
Оказалось, что гибнут бесценные памятники, вырубаются леса,
заболачиваются озера и никому до этого нет дела. События забурлили, и
стало готовиться научное обоснование для организации музея-заповедника. А
с 1980 года в полный голос заговорили уже о национальном парке. Но
только через 9 лет Архангельский облисполком образовал тут два
заказника, а в 1990-м наконец и национальный парк. Через год
правительство подтвердило это решение своим постановлением. У бывшей
сироты Кенозерья появились официальные наследник и защитник.
Поначалу
штат сотрудников парка насчитывал всего 7 человек. Сейчас их около 130.
Ими стали многие жители окрестных деревень. Застучали топоры
реставраторов, возобновились службы в отремонтированных церквях. Нашелся
петербургский «новый русский», уроженец здешних мест, воссоздавший
часовню Александра Невского около деревни Мыза. Помогают парку волонтеры
из Финляндии, Польши, и даже энтузиасты из далекой и, казалось бы,
холодной Норвегии. И что им за дело до Кенозера?
Может, нашлись
потомки викингов, тысячи лет назад побывавшие здесь? Во всяком случае,
возникли и стали воплощаться в реальность российско-норвежские проекты,
проходить международные встречи и семинары, собирающие специалистов
ЮНЕСКО и экспертов по деревянной архитектуре со всего мира. С помощью
норвежских инструкторов и норвежского оборудования была поднята церковь
Происхождения Честных Древ Христовых весом более 200 тонн и заменены ее
венцы. В августе прошлого года в визит-центре парка, в деревне
Вершинино, состоялась Первая Всероссийская научная конференция
«Кенозерские чтения».
Может показаться, что «цели ясны и задачи
определены», остается работать и работать, но новое время рождает новые
проблемы. Они явились сегодня в виде очередных поправок к Лесному
кодексу России, инициированных Министерством природных ресурсов и
одобренных парламентом и президентом. Суть их в том, что теперь леса,
входящие в природоохранную зону, можно переводить в «нелесную»
категорию, что позволяет использовать ценные массивы в хозяйственных
целях. Опасности не ждали с этой стороны, ведь былинное, заповедное
Кенозерье автоматически подпадает под действие этих вражьих поправок…
Большая
жизнь — это где-то там, в больших и шумных городах — опасно проносится
она мимо, вздымая пыль и гремя беспощадными колесами по рельсам
провинции, оставляя после себя лишь запахи, звуки, иллюзии... А живущим
здесь «уходящим героям» остается лишь одиночество, милое когда-то, а
теперь обратившееся в неотступного, нежеланного спутника. Удивительно,
как мало людей понимают, что к прошлому возврата нет. Раньше Россия
крепко опиралась на деревню. Теперь не сыскать той опоры на ее
негородских просторах с затухающим населением. Перебираешь в голове
факты, и к сердцу подкатывает отчаяние. И не поймешь, чего тут жальче —
страну ли, народ или самого себя, почему-то живущего в такое неудобное
время. Хотя были ли когда-нибудь времена удобными?..
Источник
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий