Ретро
С
начала прогулки уже в третий раз прозвучало это имя. В детстве мне не
раз довелось видеть замечательного скульптора: мой двоюродный брат был
женат на его дочери и мэтр изредка наносил визиты новой родне.
Как
сейчас вижу перед собой маленького, тщедушного старика с худым,
пожалуй, даже изможденным лицом, пергаментно морщинистой кожей и
бородкой буланже; в костюме-тройке коричневого цвета, со свисающей из
жилета серебряной цепочкой; запомнился окружавший его как аура густой и
мягкий запах отличного одеколона с экзотическим оттенком то ли ванили,
то ли сандала…
В один из визитов родня заставила меня спеть для
гостя, у меня был звонкий мальчишеский дискант. Я «выдал» свою коронную
«Санта Лючию», да еще по-итальянски: дескать, и мы не ногой сморкаемся.
Уже и не помню, где подхватил мнимоитальянские слова: «Сульмаре лючика,
лястро де аргенто…» — и дальше в том же роде. Старик слушал
доброжелательно и серьезно, без тени улыбки. Когда мальчишеский дискант
взмывал вверх, его брови тоже приподымались, бороздя лоб глубокими
складками. Но вот я кончил. Не вставая со стула, он взял меня за плечи,
удивительно бережно и твердо — у старика были сильные руки скульптора.
«Ты не совсем правильно произносишь итальянские слова, — сказал он. —
Слушай внимательно!..» И запел сам — шатким дребезжащим тенорком,
тщательно артикулируя.
Таким образом, в
тот, теперь уже давний, день я, можно сказать, сподобился прикосновения
Родена. Прошлое не так далеко, как кажется, нас связывают с ним золотые
нити.
Рядом
с бывшим Институтом марксизма-ленинизма (нынче тут располагается
Конституционный суд) установлен памятник Мерабу Мамардашвили — это
взволнованная и, я бы сказал, задушевная работа Э. Неизвестного,
посвященная памяти друга. Преждевременная смерть мыслителя стала
серьезной потерей для Грузии: при политическом темпераменте, вдруг
пробудившемся в философе, его интеллектуальный потенциал мог послужить
стране в трудную годину. В этом очерке уместно вспомнить, что он думал о
своей родине (право же, проспект, по которому мы идем, не только ее
порождение, но и отображение).
«У меня всегда было ощущение одного
таланта, свойственного пространству, в котором я родился. Я бы назвал
это талантом жизни или талантом незаконной радости. Я ощущал его в
людях, меня окружавших, в воздухе, и в себе это ощущал, правда, упрекая
себя в некоторой тяжеловесности по сравнению со своими земляками.
Радость же наша была именно легкой и воистину незаконной: вот нет,
казалось бы, никаких причин, чтобы радоваться, а мы устраиваем радостный
пир из ничего. И вот эта незаконная радость вопреки всему есть нота
того пространства, в котором я родился». Где-то здесь, в центре
праздничного пространства, обретался винный погреб, в котором с
Маяковским случился забавный эпизод. Его рассказал мне однокашник и
соратник Командора по ЛЕФу Виссарион Жгенти.
Ретро
«Маяковский
пригласил нас с приятелем в ресторан. Втроем сели за стол. Официант
принес вина и почему-то поставил четыре стакана. Маяковский задержал его
и говорит: «Или одного человека принеси, или один стакан унеси».
Официант не понял. Тогда Маяковский переиначил: «Или уведи стакан, или
приведи человека». «Мне показалось, что он стал забывать грузинский, —
подытожил Виссарион Давидович. — Хотя это могло быть и игрой слов. В
предреволюционном Питере он уговаривал поэта Надирадзе вместо концерта
знаменитого оперного певца Батистини пойти в кафе поэтов: «Там хоть
послушаешь стихи, а твой Батистини просто «батис твини» (по-грузински
«утиные мозги»).
Однако я отвлекся. Прогулка продолжается, и,
минуя новый телеграф (розовый туф облицовки связывает его со щусевским
монументом), мы неожиданно выходим на открытое пространство. Оно
возникло в конце 60-х в результате строительства гостиницы «Иверия» и
реконструкции, вызванной нарастанием транспортных потоков. Узкая, как
пенал, гостиница встала поодаль от проспекта, торцом к нему, над крутым
обрывом, а с искусственной площади открылось левобережье Куры — вплоть
до старой киностудии, стадиона «Динамо» и авчальских взгорков.
Архитектура
гостиницы довольно безлика, но ее стены облицованы удивительным камнем —
дымчато-голубым, как опрысканные виноградники или подернутые инеем
сливы. Из такого же камня выложена древнейшая грузинская церковь —
базилика Болнисский Сион (V век): в зеленой лощине стоит могучий, чуть
потемневший от времени голубой храм; несколько красных вкраплений в его
кладке кажутся бабочками на обомшелых стенах.
В начале 90-х
«Иверию» заселили беженцами из Абхазии. За десять лет гостиница
превратилась в наглядное пособие, в плакат о беде изгойства, в символ
порухи: балконы, пестрящие тряпьем и детскими колготками, окна,
заткнутые подушками, заделанные картоном и фанерой, голубые стены,
почерневшие от дыма печурок, ржа и подтеки прорванных коммуникаций… Я не
видел живописи мрачнее и трагичнее.
В те же годы перед гостиницей
соорудили роскошный фонтан и воздвигли памятник Давиду Строителю —
внушительную конную статую со свитком законоуложений в руке и
наставительно воздетым перстом (скульптор М. Бердзенишвили). Что это:
горькая ирония — разоренная «Иверия» за спиной царя-строителя! — или
усилие возрождения? Кажется — возрождение: год назад беженцев из
гостиницы расселили; поначалу гостиницу хотели снести, но теперь решено
реконструировать.
Однако
в путь. Одолев мощеную площадь, мы оказываемся у одного из самых
интересных домов на проспекте. Дом Мелик-Азарянца (тбилисцы до сих пор
называют его по имени первого владельца) построен в 1900 году по проекту
арх. Н. Оболенского. Это был первый превосходно обустроенный доходный
дом; надо полагать, что в Тифлисе конца XIX века он казался громадным. В
сущности, он не так уж велик — четыре-пять этажей, однако их высота
позволила строить в квартирах антресоли, а подвальные помещения вместили
с полдюжины зрелищных заведений. Многоподъездное строение с широкими
витринами, эркерами и башней занимает целый квартал и остается
свидетельством строительного бума начала XX века. Тогда в Тбилиси
выросли десятки великолепных особняков, но дом Мелик-Азарянца был
единственным доходным домом, отделанным с той же тщательностью, что и
жилища богатеев.
Здесь проспект Руставели заканчивается
одноименной площадью, станцией метрополитена и памятником поэту
(скульптор К. Мерабишвили). Шота Руставели — святыня Грузии. В поэзии
неуместны чины, но, как сказал Резо Габриадзе, в мире нет другого
великого поэта, похороненного в восьмиста шагах от Гроба Господня.
Точность Резо не вызывает сомнений, ибо он своими ногами промерил
расстояние — от грузинского монастыря в Иерусалиме до Храма Гроба
Господня. (Думаю, это было в пору работы над фильмом «Паспорт».) Но душа
тбилисца — загадка: почему популярнейшее в городе место, площадь,
поименованная в честь национального гения, автора бессмертного «Витязя»,
для всех остается «Земмелем», то есть называется именем аптекаря,
некогда платившего кондукторам конки за объявление: «Аптека Земмеля!»
Прогулка: запад-восток
У Земмеля мы переходим на другую — четную сторону проспекта, чтобы пройти обратный путь.
Эта
сторона заметно многолюднее, что объясняется не только обилием
магазинов, кафе и ресторанов, но и тенью могучих платанов, укрывающих
широкий тротуар.
Напротив
дома Мелик-Азарянца, пытаясь затмить его, стоит помпезное здание (арх.
К. Чхеидзе и М. Чхиквадзе, 1953 год) с красивой низкой колоннадой в
итальянском стиле и торжественной угловой башней, придающей сходство со
знаменитой Стокгольмской ратушей. Здесь располагаются президиум Академии
наук Грузии и Союз кинематографистов. Последнему обязан названием
ресторан в торце «Потерянный рай» — так называлась популярнейшая некогда
кинокомедия. В оформлении ресторана использованы бутафория и муляжи из
знаменитых грузинских фильмов, в том числе арба, летающая при помощи
самогонного аппарата, придуманная Р. Габриадзе и воплощенная Э. Шенгелая
(фильм «Чудаки»). Цены в «Раю» более чем умеренные — владелец ресторана
понимает сегодняшние трудности кинематографической братии. К тому же
поблизости обосновался «Макдоналдс» — бойкий конкурент с яркой витриной и
вездесущей рекламой.
Там, где от проспекта ответвляется улица
Грибоедова, много лет располагался шахматный клуб. Ничем не
примечательное здание интересно тем, что с ним связан взлет женских
шахмат в Грузии — почти четверть века грузинки Нонна Гаприндашвили и
Майя Чибурданидзе безраздельно царствовали на мировом троне. Но когда— в
связи с триумфами — возвели Дворец шахмат, пришла в упадок игра.
Примерно то же случилось с футболом: стадион в Дидубе не вмещал
болельщиков блистательного «Динамо» эпохи Пайчадзе, Месхи и Кипиани,
когда же вместимость стадиона утроили, не на что стало смотреть.
Модный
в тридцатых годах конструктивизм оставил след и в Тбилиси: на проспекте
Руставели в этом стиле построен издательский комплекс, заселенный
редакциями и типографиями. В последние годы, потеснившись, он вместил
еще и маленькую гостиницу «Мерани» — полтора десятка удобных номеров и
отличный бар.
Не доходя до издательского комплекса, рекомендую
заглянуть в ресторан «Марко Поло» — полюбоваться интерьерами и отведать
знаменитой грузинской кухни. Ужин на двоих здесь обойдется долларов в
тридцать—сорок.
Превосходная роспись на стенах воспроизводит
сюжеты из книги неутомимого венецианца. В XIII веке Марко Поло побывал в
Тбилиси, и владелец ресторана счел его слова заслуживающими благодарной
памяти: «Грузины красивы, мужественны, отменные стрелки и бойцы в
сражениях», — читаем у Марко Поло, а Рамузио добавляет: «Тифлис
прекрасный город; кругом много замков и деревень». Что ж, средневековые
путешественники отзывались о нас доброжелательнее нынешних борзописцев.
Два
слова о застолье: если в духанах старого Тбилиси по-прежнему бражничают
компании эпиков, соблюдающие традиционный ритуал, то в «Марко Поло»
стиль заметно европеизирован. Впрочем, до «чинчин» и «прозит» мои
земляки, слава Богу, не дошли: застолье остается для нас возможностью
замедлить круговерть повседневности, вглядеться и вслушаться друг в
друга.
На четной стороне проспекта есть здания, ни в чем не
уступающие своим «визави», — Министерство юстиции или бывший Дом
офицеров с уютнейшим залом, который так любили звезды советской эстрады.
Но могучие платаны скрывают красивые фасады, затеняют детали отделки, и
прохожему остаются витрины магазинов и сувенирных лавок, среди которых
стоит заглянуть в фирменный магазин «Боржоми» и магазин грузинских вин:
после затяжного кризиса древнейшее грузинское виноделие возрождается,
здесь недорого можно купить превосходные вина, о которых еще Пушкин
писал, что они прекрасны и «некоторые стоят бургондских».
Улицы,
отходящие от этой стороны проспекта (назовем ее торговой), ведут в гору.
Они так круты, что даже в малоснежные тбилисские зимы недоступны для
транспорта. Но когда — раз в десять лет — снег все-таки выпадает, можно
представить, с какой скоростью несутся санки по святогорским кручам,
исторгая из мальчишеской прапамяти странный вопль — «Эвоэ!»
На
одной из них в начале XIX века стоял дом крестника Екатерины Великой
князя Александра Гарсевановича Чавчавадзе, в котором Грибоедов
познакомился с прелестной Ниной, незадолго до трагической гибели в
Тегеране ставшей его женой. «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской,
но для чего пережила тебя любовь моя». Кого не трогали эти слова юной
вдовы, на всю жизнь сохранившей верность памяти мужа. Одолев крутосклон
улицы Чавчавадзе и поднявшись до Пантеона, их можно прочитать на
красивом надгробии в церковном склепе.
«Так началось его «Горе» — с горы Давида», — читаем у Тынянова.
Не
удивительно ли, что здесь, в Тбилиси, началось не только «Горе от ума»,
но и «Детство» Толстого, и «Макар Чудра» Горького, и театр Немировича, и
поэзия Гумилева, и богословие Флоренского, и философия Эрна; здесь
отлился в поэтический слиток Лермонтовский «Мцыри». Я называю деятелей
русской культуры, осененных Святой горой. А сколько было армян,
азербайджанцев, осетин, греков!.. Что же до грузин, то они все взросли
на ее коленях, а лучшие из лучших упокоились на ее груди... Но понизим
пафос, улыбнемся, как то пристало прогуливающемуся по Руставели. Здесь
же, на святогорских кручах, стоит дом Параджанова — истинного тбилисца.
Этим городом рождена фантасмагоричность и красота его картин, этим
городом вскормлен его сарказм.
Ретро
Однажды,
допоздна задержав у себя гостивших в Тбилиси итальянских
кинематографистов, он вышел проводить их, стуком в окно разбудил соседку
— соломенную вдову и предложил ей на ночь Марчелло Мастроянни. Вдова
была наслышана о чудачествах соседа, но такого не ожидала даже от него:
под опавшей акацией действительно кутался в плащ самый настоящий
Марчелло Мастроянни — не такой молодой, как в «Сладкой жизни», но такой
же неотразимо симпатичный. В ту ночь она долго не могла уснуть, а утром
стояла у окна и смотрела на акацию, где рядом с непутевым соседом ей
привиделся кумир ее молодости…
Ну
а теперь посетим совершенно особую тбилисскую достопримечательность —
магазин вод Лагидзе. В советские годы его популярность была
беспримерной. Разнообразные сиропы изготовлялись из волшебных грузинских
трав и плодов по рецептам волшебника Митрофана Лагидзе, и в мире не
было напитков вкуснее. Рассказывают, что, когда в конце жизни у него
попытались выведать секрет, старик показал столпившимся у постели
коллегам кончик языка: одни восприняли это как насмешку, другие поняли
как ответ — все дело во вкусе.
«Когда мы к мастерам приходим, над нами шутят мастера…»
В
магазине Лагидзе вместе с изумительным лимонадом продают разнообразные
хачапури (пирог с сыром) — слоеные, имеретинские, аджарские. Здесь
всегда можно перекусить на ходу, не теряя времени. Такой «ланч
по-грузински» обойдется вам не дороже 2—3 долларов.
Магазин
Лагидзе стоит на углу того самого проулка, ведущего к консерватории,
который мы назвали волшебными кулисами проспекта. Здесь в летних
сумерках, особенно темных и мягких, прогуливаются пижоны в белых штанах;
а яркими мартовскими днями консерваторки раскупают фиалки у загорелых
деревенских оболтусов, смущенно отводящих взгляд от их коленок. И все
время откуда-то звучат рулады рояля — Шопен, Рахманинов, Скрябин…
Через
дорогу от магазина Лагидзе — ресторан «Никала». Подвальный, безоконный,
он украшен копиями с картин Пиросмани. Стиль «Никала» отличается как от
старотбилисских духанов, так и от европейского «Марко Поло».
Промежуточный, или, если угодно, переходный, он мог бы послужить для
пропаганды и иллюстрации идей евразийства.
Следуя далее по
проспекту, вы, скорее всего, не обратили бы внимания на Дом связи,
однако задержимся у его широкого входа, облицованного базальтом. Я хочу
показать вам странные следы — словно великан неумело поработал над
облицовкой дрелью или стамеской.
Ретро
Март
1956 года начался в Тбилиси тревожно, взвинченно. Повсюду возникали
стихийные митинги. Главный из них, не прекращавшийся до ночи, шел на
набережной, у памятника Сталину, высокий постамент которого завалили
венками. По улицам разъезжали актеры, загримированные под Ленина и
Сталина: они стояли в кузове грузовика, украшенном флагами, и время от
времени пожимали друг другу руки и обнимались. Горожане восторженно
приветствовали их.
В один из вечеров от массы митингующих
отделилась толпа и двинулась к Дому связи — отправить в Москву
телеграмму. Когда люди переходили проспект, за их спинами на крыше
гостиницы «Тбилиси» застрочил пулемет. Базальт облицовки навсегда
сохранил следы пуль…
Мы вернулись в ту часть проспекта, на которую
выпали драматические события последних лет. Перед нами 1-я гимназия,
alma mater новой грузинской культуры. Разрушенная в январе 1992 года,
сегодня она восстановлена. Особо подчеркну — восстановлена московскими
строителями, по решению Юрия Лужкова. Тбилисцы навсегда останутся
признательны москвичам за дружеский жест. Двор перед школой превращен в
красивый сквер; скульптура Ильи Чавчавадзе и Акакия Церетели опять
открыта взору: два самых знаменитых выпускника гимназии по-прежнему с
умилением взирают на племя младое незнакомое и на Кашуэтскую церковь…
Дальше,
за сквером, Дом правительства. Высокая арочная колоннада и широкий
фронтон придают ему парадность и торжественность. Колонн ровным счетом
шестнадцать: надо полагать, их мощный и неколебимый строй символизировал
шестнадцать республик, входивших на время постройки в Союз — тогда
обожали символику такого рода (арх. В. Кокорин и Г. Лежава, 1953 год).
Ведущие в колоннаду лестничные марши много лет украшали гигантские
скульптурные группы, олицетворявшие рабочий класс. Помню, в начале 90-х,
когда проспект клокотал от митингов и шествий, мой многомудрый приятель
грустно вздохнул, кивая на бодрых истуканов: «Представляешь, что с ними
будет, когда этот социализм рухнет нам на головы...»
Плакатно-оптимистичные скульптуры вписывались в строгую колоннаду и даже
не умещались на своих постаментах. Сегодня их заменили фонтаны —
водяной каскад вдоль всего фасада. Находку следует признать удачной.
Ретро
На
строительстве Дома правительства работали пленные немцы. Режим у них
был не очень строгий, они ходили по дворам, продавали поделки — защепки
для белья, детские игрушки…
В конце 50-х в СССР с официальным
визитом прибыл канцлер Австрии Юлиус фон Рааб. В маршрут его поездки по
стране входил Тбилиси. И вот, на встрече с Председателем президиума ВС
Грузии канцлер вдруг поспросил разрешения сходить в соседний корпус.
Там, к удивлению сопровождающих, он долго разглядывал пол и закончил
осмотр неожиданным признанием: этот паркет настлан им, и он доволен
своей работой… А довольна ли принимающая сторона?..
Площадь перед
правительственным комплексом превращена в мемориал жертвам событий 9
апреля. На ней установлены памятные знаки для ежегодных церемоний.
И
вот мы возвращаемся к истоку. Вряд ли при всей неторопливости наша
прогулка заняла больше двух часов. Через дорогу от Музея истории мы
подходим к старейшему и, пожалуй, ценнейшему «экспонату» на всем
проспекте: перед нами дворец царского наместника на Кавказе (арх. О.
Симонсон, 1868 год). Тбилисцам он известен как Дворец пионеров. Надо
признать, что в этом случае (не в пример «Земмелю») новое название легко
одолело изначальное — «Воронцовский дворец».
Ретро
Когда
я пятиклассником пришел во Дворец пионеров и записался в макетный
кружок, там все делали макет домика Сталина в Гори: подслеповатой,
кособокой хибарой были уставлены все столы, стеллажи и полки. Когда
первокурсником филфака я уходил из литературного кружка Дворца пионеров,
со Сталиным обходились иначе — его клеймили в стихах и памфлетах,
вольнодумствовали на литературных вечерах и продолжали горячиться, выйдя
на проспект. Кончилось это неожиданно: в разгар оттепели, на самом ее
припеке (осенью 1957 года!), четверо моих друзей (один из которых обещал
стать ярким поэтом) были осуждены на пять лет и отправлены в Мордовские
лагеря.
Но довольно частных воспоминаний. Старейшее строение
проспекта заслуживает хотя бы беглого осмотра. Оно возведено на месте
прежнего дворца наместника (в котором Воронцов разговаривал с
Хаджи-Муратом) и частично «впитало» его. Стиль дворца — палаццо эпохи
Ренессанса. Он импозантен и сдержан, внушителен и изящен, то есть
аристократичен в лучшем смысле слова. Дворец служил наместнику домом и
одновременно тем, что сегодня назвали бы офисом, — здесь протекала
частная жизнь семьи и велась ежедневная работа; проходили деловые
встречи, устраивались официальные церемонии, давались обеды, балы и пр.
Многофункциональностью объясняются немалые размеры дворца, тщательно
продуманная планировка и разнообразие интерьеров. Просторные залы
перемежаются парадными анфиладами, уютными гостиными и строгими рабочими
комнатами. В середину заключен небольшой «итальянский дворик», более
чем уместный в тбилисском климате. Однако лучшим украшением был и
остается роскошный сад, выхоленный поколениями садовников. Уникальный по
разнообразию флоры (фамильное хобби Воронцовых), он тянется почти до
зеленых святогорских круч; его ароматное дыхание освежает духоту
проспекта, а его соловьи ночи напролет состязаются со святогорскими.
Вот
и подошла к концу наша прогулка. Надеюсь, вы убедились, насколько
удобен четырехградусный наклон проспекта Руставели. Впереди площадь
Свободы со старинным муниципалитетом, за ним на Сололакской горке стоит
Мать Грузии — великанша с мечом и чашей, словно отлитая из серебра, —
еще одна замечательная работа Элгуджи Амашукели. Удалось ли мне донести
до читателя прелесть родного города? Лучше многих о ней сказал пожилой
тбилисец, подвозивший меня в аэропорт на раздолбанной «шестерке»:
«Летишь, спешишь. Куда? Зачем? Не понимаю я улетающих, уезжающих… Из
Тбилиси только Кура спокойно уходит. Но Кура что? Вода? Пришла — ушла. А
человек так не может!..»
Хочется верить, что Грузия пройдет
нынешние испытания, одолеет исторический перевал и пойдет дальше,
соединив груз ответственности и самодисциплины с легким талантом жизни.
И
пусть образцом для нее послужит любимая улица с соловьями в Дворцовом
саду и воробьями на столетних платанах, с музеями и театрами, с
памятниками и храмом, расписанным мудрым эпикурейцем.
На этом поставим точку, напоследок припомнив строки любимицы Тбилиси Беллы Ахмадулиной, написанные как будто для этого очерка:
Так я шутил, так брезговал бедой,
Покуда на проспекте Руставели
Кончался день. Платаны розовели.
Шел теплый дождь. Я был седым-седой.
Источник
Покуда на проспекте Руставели
Кончался день. Платаны розовели.
Шел теплый дождь. Я был седым-седой.
Источник
Компания
"Арт Колор Групп"
предлагает Вам услуги по прямой
полноцветной печати на ПВХ с высоким
разрешением, кроме того Вы сможете
заказать у нас любой вид полиграфии,
печать на
коже, изготовление и размещение
наружной рекламы, а так же демонтаж
рекламных площадей любой сложности.
Комментариев нет:
Отправить комментарий