Академгородок по-американски. Часть II

Кто работает тот постоянно ест

Американцы любят принимать пищу. Вы скажете: кто же не любит? Но тут— это просто культ, как сказал бы Остап Бендер. Едой сопровождается всякое публичное действо. Организатор любого семинара или мастер-класса должен подумать не только о проекторе и иллюстрациях, но и о том, чем ему накормить своих слушателей. Случается, что докладчик и сам, поднимаясь на кафедру, прихватывает с собой бутылку пива и накладывает салат в бумажную тарелочку. И конечно, никто из профессоров не осмелится запретить слушателю жевать сэндвич во время лекции. Я сам видел, как студентка не могла расстаться с этим продуктом быстрого питания, даже крутя педали эргометра в надежде сбросить лишний вес, — поистине удивительное стремление сочетать приятное с полезным. Затмить этот образ может разве что картинка в институтской столовой: изображенный на ней космонавт с аппетитом поглощает круглый бутерброд в открытом космосе.
Но действует опять-таки и обратный закон: в часы, отведенные для питания и в специально предназначенных для него местах, полным ходом идет самая серьезная, нелегкомысленная работа. Нам такая ситуация, согласитесь, более привычна: всем известно, сколько важных дел можно решить во время бизнес-ланча. Вот и в американском вузе любой завкафедрой охотно заменит завтраком традиционное заседание — все равно, собравшись, участники станут перекусывать.
Не успели мы еще толком осмотреть университетский городок, как Розалин Уильямс, директор программы «Наука, технологии, общество», пригласила нас с Лореном Грэхэмом принять участие в еженедельном «ланче коричневых пакетов». Назвали его так потому, что профессора традиционно являются на полуденную трапезу со своими «сухими пайками», уложенными в пакеты из крафт-бумаги. Угощение для гостей обеспечивает приветливая секретарша Дебби.
Все расселись вокруг продолговатого стола, и на какое-то время разговоры стихли. Раздавался лишь хруст разрываемых пакетов да резкий звук открываемых банок. Но очень скоро речь вновь растеклась над аудиторией — и только мне, воспитанному в иных традициях, с непривычки говорить с набитым ртом неудобно.
Речь шла о России, хотя большинство присутствующих и преподают дисциплину, которой нет в программах отечественных вузов. Курс «Наука, технологии, общество» разве что весьма отдаленно напоминает нашу «Историю и философию науки и техники». У нас предмет посвящен концептуальной истории науки (то есть исследованию того, как одни школы и течения последовательно сменялись другими), а американцы гораздо больше внимания уделяют ее взаимосвязи с социумом (точнее, влиянию социальных факторов на деятельность ученых и, наоборот, воздействию теоретических достижений на жизнь людей). В рамках программы, которой руководит Розалин Уильямс, были написаны и первая серьезная биография Андрея Сахарова, и монография о советском «новоязе», и объемный труд о сталинской науке. Лорен Грэхэм, в свою очередь, внес свой вклад несколькими книгами о России, а сейчас работает еще над одной, посвященной благотворительным фондам, финансирующим научно-технические разработки в нашей стране…
Короче говоря, общие темы нашлись. Даже жалко было заканчивать эту интересную интеллектуальную трапезу, но она, увы, традиционно ограничена рамками трапезы гастрономической: опустошил свой «коричневый пакет» — заканчивай разговор. Я и сам не заметил, как остался в одиночестве.

Лирики в рядах физиков

Вообще, в неформальных разговорах и даже в официальной переписке Институт нередко называют университетом — так широк его «тематический охват». Как в любом американском университете, учебное заведение органично уживается с серьезным исследовательским центром — только тут в гораздо большей степени царит прагматический дух. С одной стороны, MIT «универсален» (здесь можно встретить и вполне гуманитарные дисциплины — от истории искусств до лингвистики, которую, между прочим, преподавал всемирно известный Ноам Хомский), с другой — даже в самом его названии заявлена «технологическая» специализация, а все, чему учат здесь студента, должно быть применимо в реальной жизни. Знаменательно, что местная программа «опускает» вездесущую в американских вузах теологию, а философия преподается лишь в дополнение к языкознанию.
А вот еще несколько фактов. По официальной статистике, за девяносто лет, прошедших после переезда Института в Кембридж, тысячи его выпускников ушли в бизнес и основали собственные предприятия, где в настоящее время работают более миллиона сотрудников. Общий вклад Института в американскую экономику исчисляется двадцатью миллионами долларов за счет внедренных изобретений и 150 тысячами новых рабочих мест ежегодно. Создание условий для столь тесного взаимодействия науки, практической инженерии и производства считается здесь продуктом высокоразвитой социально-экономической технологии, на создание которой было затрачено немало усилий. С некоторыми ее компонентами, по счастливой случайности, ознакомились и мы: нас охотно проводили на проходившую в те дни ежегодную церемонию вручения студенческой премии Лемельсона.

Тридцать тысяч за летающий автомобиль

В 2002 году писатель-фантаст, журналист и визионер Брюс Стерлинг выпустил книгу Tomorrow Now, написанную в жанре нон-фикшн и немедленно переведенную на русский язык под заголовком «Будущее уже началось». Этому произведению предшествовала серия его же очерков в вестнике Института Technology Review — о самых важных и самых бесполезных открытиях и изобретениях ХХ века. Некоторые из них опять-таки попали в российские СМИ, порой даже без ссылки на автора. Иными словами, идеи его стали поистине «популярны».
По мнению Стерлинга, чтобы понять грядущее, надо всего лишь внимательно вглядеться в настоящее: ростки того, что ждет нас в ближайшие лет пятьдесят, уже взошли. Просто их трудно рассмотреть среди широко разросшихся «сорняков» — тех явлений, которые сегодня привлекают наше внимание, но которым не суждено пережить свою эпоху. Подобными «прогнозами» занимаются и в Институте. И если в исследовании Стерлинга акцент сделан на грядущих неприятностях, то здесь ученые прилагают все усилия, чтобы направить неизбежные перемены в позитивное русло.
Вот, скажем, внимательный глаз без труда различит знамение будущего в такой особенности сегодняшнего дня: за последние десять лет впервые в истории общественного транспорта его скорость неуклонно снижалась. Автомобили все больше увязают в пробках, авиаперелеты тормозятся мерами безопасности. «Если вам нужно попасть в пункт, расположенный на расстоянии от 200 до 700 километров от исходного и до него нет прямого рейса, вы, скорее всего, отправитесь туда на своей машине, — объяснял лауреат премии Лемельсона Карл Дитрих на церемонии вручения этой самой премии в Институте. — Полет с пересадкой для столь небольшого расстояния обернется слишком большой потерей времени и денег. Но и автовояж займет несколько часов и непредсказуемо затянется, если дорога окажется забита». Конечно, изобретатель исходил в основном из американских реалий. В нашей стране вряд ли кому-либо вообще придет в голову преодолевать такое расстояние на самолете, даже без пересадки. Разве что по дороге из Санкт-Петербурга в Москву или в крайнем случае из Москвы в Нижний Новгород, но никак не из Тулы в Сызрань. Как бы там ни было, Дитрих предлагает следующее: вы доезжаете на своем автомобиле до аэродрома в той же условной Туле; там, не покидая своего места за рулем, получаете разрешение на вылет; выезжаете на взлетно-посадочную полосу, где у вашего автомобиля разблокируется винт и разворачиваются крылья; после чего вы спокойно на той же самой машине летите себе в Сызрань. Ни пересадок, ни пробок…
Сама по себе идея не нова. Достаточно вспомнить финал старого доброго французского фильма «Фантомас разбушевался». Однако в наши дни она приобрела необычайную популярность и благодаря последним успехам в аэродинамике и моторостроении переместилась из сферы художественной фантастики в инженерную реальность. Февральский номер журнала Popular Science даже сделал летающий автомобиль своей главной темой (причем по совершенно независимым от Института и Карла Дитриха причинам — конкуренция на этом направлении сегодня очень высока). А тем временем подобная модель летательного аппарата «Транзишн», предложенная на конкурс Лемельсона вместе с тремя другими инженерными проектами, принесла его автору победу и приз в 30 000 долларов.
Годом раньше молодой изобретатель начал заниматься бизнесом, создав небольшое предприятие «Террафугиа». Сейчас там помимо него работают еще четыре человека: два аспиранта того же факультета аэронавтики и космонавтики, где дописывает диссертацию он сам, а также двое студентов с факультета управления. Бизнес-план «Террафугии» уже принес им первое признание на ежегодном институтском конкурсе предпринимательских идей «MIT $1K», а вместе с ним и первую инвестицию в тысячу долларов. Теперь, по результатам конкурса, вдова известного американского изобретателя Джерома Лемельсона еще на тридцать тысяч увеличила активы дитрихова начинания — а значит, возросли и наши шансы через два-три года получить готовую к внедрению в промышленное производство действующую модель летающего автомобиля…

Пилот пассажир

Но по поводу того, как лучше организовать воздушное путешествие «из Тулы в Сызрань», в Институте до сих пор идут споры. Вот, к примеру, профессор Мисси Каммингс, в прошлом одна из первых женщин-пилотов морской авиации, а ныне директор Институтской лаборатории по изучению взаимодействия человека и машины, уверяет, что «летать лучше всего, когда пилот сидит на земле». И даже если необходимо перенести из пункта А в пункт Б в первую очередь шофера, а не машину, стремиться нужно к тому, чтобы превратить его из «пилота» в «пассажира». Сейчас под руководством Мисси трудятся пятнадцать студентов и аспирантов из разных стран, а также трое постдоков (недавно защитивших диссертацию молодых специалистов): «Несмотря на то что один из наших основных заказчиков — Пентагон (мы как-никак занимаемся автоматическими летательными аппаратами), никаких проблем с секретностью у нас не возникает. Американские студенты пользуются в лаборатории теми же правами, что и бразильцы или, например, китайцы, которых здесь с каждым годом все больше. Вот только русских у нас никогда не было. А жаль».
Основную задачу, которую решают в лаборатории Мисси, можно сформулировать так: информационное обеспечение, необходимое для управления движущимся беспилотным объектом. Любым объектом — от обыкновенного автомобиля, который в потоке своих «собратьев» пробирается по городским улицам, до радиофицированного космического зонда, приземляющегося, предположим, на Марсе. Вообще, в сложных автоматизированных системах функция человека постепенно меняется. Он все меньше непосредственно управляет сам и все больше контролирует действия некоей системы, выполняющей управление (так, нахождение пилота на борту современного лайнера совершенно излишне — это вопрос сугубо психологический: человеку приятнее осознавать себя летчиком, чем диспетчером). Преимущества здесь налицо: человек и необходимую информацию собирает медленнее, и ошибок совершает больше.
Аспирант профессора Каммингс, Сильвэн Бруни, продемонстрировал нам одну из практических разработок этого направления. Она проводилась с целью найти способ координировать действия двух–трех принимающих решение операторов в том случае, когда они оказываются вдали друг от друга. Каждый из них должен иметь возможность самостоятельно изменять состояние системы и в то же время видеть, как его изменяют другие. Выглядит это примерно так: на поверхность большого горизонтального стола проецируются изображения двух мониторов. Одно из них покрывает практически всю поверхность, другое — лишь малую его часть (около четверти). Последняя представляет собой активную зону. Оператор может «затащить» в нее манипулятором какой-либо документ с «общего» стола и менять его там как угодно. Все остальные участники процесса будут наблюдать за его действиями в режиме реального времени — только им та часть стола, где находится документ, в данный момент «неподвластна». Чтобы тоже заняться им, другому оператору придется переместить его в «свою» активную зону. И так далее. «В сущности, — улыбается «технарь» по роду деятельности и гуманистка по убеждениям Мисси, — мы учимся использовать новые технологии, с тем чтобы облегчить коммуникацию между людьми и научить их лучше понимать друг друга».

Тайные мысли мышей

После ухода с ректорского поста Чарлза Веста в Институте произошли важные, почти сенсационные изменения. На высший пост впервые избрали женщину, Сьюзен Хокфилд. И не просто женщину, а биолога.
Конечно, президент университета — должность прежде всего административная. Попав на нее, человек вынужден если и не совсем отказаться от продолжения научной карьеры, то по крайней мере надолго ее отложить. Теперь его главная задача — находить деньги. О том, кто сейчас лидирует в списке спонсоров Института, можно судить по последнему дорогостоящему проекту — недавно построенному Стата-центру (архитектор — Фрэнк Гери). Как явствует из названия, главный его «попечитель» — Рэй Стата, выпускник MIT и основатель ряда компаний по производству аналоговой вычислительной техники. А две основные башни этого здания носят имена Билла Гейтса и Александра Дрейфуса, которые также за последние годы вложили в местный бюджет по нескольку десятков миллионов долларов. Последний, кстати, также является выпускником Института и владеет ныне группой компаний «Дрейфус», специализирующейся на производстве электронного кино- и фотооборудования. Понятно, почему ректорами Института традиционно избирались инженеры, физики или в крайнем случае математики — им легче было найти общий язык с теми, от кого зависела судьба этого частного вуза.
Но с наступлением нового столетия новая эпоха началась и в науке. Технология учится подражать живой природе на молекулярном уровне. Даже Дрейфус, по слухам, в последнее время все больше средств вкладывает именно в медико-биологические исследования. Ответом на новые веяния, помимо назначения ректором биолога, стало строительство еще одного суперсовременного здания: Центра исследований мозга и когнитивных наук. Это самая последняя из местных новостроек, сданная в эксплуатацию меньше года назад. «Поход» по нему для нас организовала Служба новостей Института.
«Видите, какое любопытное архитектурное решение? — не без гордости в голосе вещал «выделенный» нам в качестве экскурсовода аспирант Эдвард. — Дом возвышается прямо над железной дорогой, ведущей к корпусам физических лабораторий. Два-три раза в день по ней, прямо под зданием, проходит поезд, однако внутри не ощущается никаких вибраций. А выглянешь — и вдохновишься видом устремляющегося вдаль поезда…»
Здесь оказались сведены воедино три разные и довольно независимые друг от друга организации: собственно Отделение исследований мозга и когнитивных наук, Исследовательский институт мозга имени Макговерна и Институт обучения и памяти имени Пиковера. Объединенные под одной крышей, они, как утверждают идейные вдохновители Центра, смогут соединить и три разные дисциплины: психологию, молекулярную биологию и теорию познания. Просто дух захватывает: неужели и впрямь наконец удастся связать движения души с внутриклеточным обменом веществ?
За двадцать отпущенных нам минут мы смогли осмотреть только крохотную часть этого «сборного организма» — зато какую! Лаборатория директора пиковеровского института нобелевского лауреата Сусуми Тонегавы — признанный форпост в деле «моделирования будущего». Самого Тонегавы мы, правда, не встретили — он выступал с лекциями где-то в противоположном полушарии, но один из основных его помощников, доктор Миллер, любезно показал нам свое «хозяйство», рассказывая попутно об одном из последних открытий, уже наделавшем много шума: оказалось, что крысы видят сны. Мало того, в них некоторые события прокручиваются в замедленном темпе и задом наперед, причем нечто приснившееся таким образом животные запоминают навсегда (эксперименты по созданию сходных ситуаций наяву доказали этот тезис). Практические выводы очевидны: Институт держит в руках ключ к технологии запоминания и уже сделал первый шаг к программированию мозга. Помните, как в школе все мы мечтали о «таблетках памяти»?..
«А фотографировать в вашей лаборатории можно?» — поинтересовался я у доктора Миллера. «О да, снимайте все, что хотите. Кроме крыс…»
Право на прайвеси, представьте, есть даже у них…

От робота — обратно к человеку

Том Грин, профессор Лаборатории вычислительных методов и искусственного интеллекта, говорил тихо и быстро, но на удивление внятно. «Тележки, которые перед вами, — роботы. А вот тут у нас — макет скалы. Надо написать программу таким образом, чтобы робот учился не срываться с утеса. Задача, в сущности, сугубо интеллектуальная, поэтому, как можете заметить, специального оборудования у нас тут немного…» Современная наука, простите за трюизм, все ближе подходит к постижению живого. Два главных занимающих ее сегодня вопроса — можно ли искусственно создать жизнь и можно ли искусственно создать (или хотя бы смоделировать) сознание?
«Вы думаете, что эта комната пуста? Ничего подобного. Мы называем ее «умной». Пройдите сюда», — Грин жестом указал вовнутрь небольшого полутемного чуланчика. И так же негромко, но отчетливо скомандовал: «Свет в правый дальний угол». Откуда-то сверху заструился несильный, но вполне различимый луч. Одновременно по дальней от нас стене побежали строчки программы — компьютер начал переводить слова и движения людей, находящихся внутри комнаты (то есть наши!) в программу, которую сам себе одновременно составлял.
Конструирование разнообразных роботов — одно из главных занятий Института, а упомянутая лаборатория, где этим занимаются, — одна из самых крупных, при ней состоят девяносто три штатных сотрудника, принадлежащих к шести разным факультетам, и еще восемьсот пятьдесят аспирантов. Одно из самых впечатляющих их достижений, относящееся теперь уже к истории техники, — протез руки, управляемый электрическими сигналами от нервного волокна, благодаря чему им можно двигать, не напрягая мышц.
А вот более новое достижение — механическая голова по имени Кисмет. Она умеет корчить смешные рожицы, похожие на детские, говорить, отвечать на вопросы, а самое главное — самостоятельно учиться, перенимая выражения людей, которые инстинктивно начинают с ней общаться почти так же, как они общались бы с малым дитятей. «Мы еще не можем научить компьютер думать. Зато уже заставили его гримасничать, капризничать и не подчиняться приказам».

Знакомство на прощание

…А Пэтти Ричардс все-таки нашла время встретиться с нами — со мной и Лореном Грэхэмом. Она держалась очень приветливо и сокрушалась, что не смогла оказать должной поддержки. Что уж там — дело было уже сделано. И по естественной логике светской беседы мы заговорили о том-о сем. Об Институте, о его людях, о Кембридже...
К тому времени я уже знал, что английские колонисты дали городу это имя лишь после открытия в нем Гарвардского университета. Они надеялись, что когда-нибудь его репутация сравняется с той, которую дал английскому Кембриджу его университет. Раньше же здесь, на бостонской окраине, располагался обычный, ничем не примечательный Ньютаун, каких в Соединенных Штатах сотни.
С тех пор и Институт, и Гарвард действительно прославились на весь мир. Однако в глазах многих местных жителей на «качестве» городской жизни это не отразилось.
В частности, Пэтти Кембридж решительно не нравится. Ей тут скучно. Совсем не то, что в мегаполисах, где она работала раньше: Нью-Йорке и Вашингтоне. Но это «вопрос привычки и приоритетов, — философски заметил Лорен, когда, откланявшись, мы вышли на улицу. — В Вашингтоне ты стоишь ровно столько, сколько у тебя власти. В Нью-Йорке — столько, сколько у тебя денег. А в Кембридже все зависит от того, как много ты знаешь».

Источник

 Компания "Арт Колор Групп" предлагает Вам услуги по прямой полноцветной печати на ПВХ с высоким разрешением, кроме того Вы сможете заказать у нас любой вид полиграфии, печать на коже, изготовление и размещение наружной рекламы, а так же демонтаж рекламных площадей любой сложности.